Глава первая. ЛАВРИЙСКОЕ СЕРЕБРО
Этот дом в квартале Мелита знали все афиняне, хотя он ничем не выделялся среди прочих домов на улице Медников: одноэтажный, сложенный из грубо обработанных камней, с двускатной черепичной крышей, с изгородью из терновника. В таких жилищах из поколения в поколение растили детей и умирали афинские граждане среднего достатка. Но дом на углу улицы Медников и Кожевенного переулка был знаменит тем, что здесь родился, возмужал и ныне проживал со своей семьёй любимец афинского демоса - Фемистокл, сын Неокла.
Была середина лета, время, когда в Афинском государстве происходят очередные выборы всех высших государственных лиц, а также их помощников.
Благодаря ораторскому таланту и неизменной поддержке самых бедных граждан, численность которых в Афинах всегда была велика, Фемистоклу удалось наконец стать архонтом-эпонимом. И это - несмотря на яростное сопротивление эвпатридов, люто ненавидевших его за неоднократные попытки принизить родовую знать и намерение привлекать к начальствующим должностям людей бедных и безродных. С той поры, когда демократия пустила глубокие корни в Афинах, здешние аристократы лишились почти всех своих привилегий, а народ, благодаря таким гражданам, как Фемистокл, год от года обретал всё большее могущество.
Пиршество в доме Фемистокла закончилось незадолго до рассвета.
Друзья и родственники хозяина, рьяно помогавшие ему на выборах, наконец-то разошлись.
Ещё не затихли вдали пьяные голоса и громкий смех разгорячённых вином людей, как к дому бесшумно прокралась мужская фигура в тёмном плаще.
Фемистокл уже направился было в спальный покой, когда появившийся раб-привратник сообщил, что у дверей дома стоит человек по имени Аристид и просит позволения войти.
- Господин, у Аристида к тебе какое-то важное дело, - добавил раб. - Он так и сказал, что пришёл по важному делу.
Фемистокл не скрыл своего изумления.
- Клянусь Зевсом, это неспроста! Впусти его, Сикинн. Впусти скорее!
Раб с поклоном удалился.
Когда Аристид вступил в просторную комнату для гостей, где находились столы с объедками и грязной посудой и пахло вином и жареным мясом, то находившийся там Фемистокл встретил гостя самой радушной из своих улыбок.
- Приветствую тебя, Аристид! - промолвил хозяин дома. - Прошу прощения за то, что принимаю среди такого беспорядка. Если бы ты предупредил меня заранее о своём приходе, я позаботился бы, чтобы твой взгляд не натыкался на обглоданные кости.
- Пустяки, - холодно проговорил Аристид. - Ни к чему эти церемонии. Мы ведь давно знаем друг друга, Фемистокл. И как ты догадываешься, я пришёл совсем не для того, чтобы поздравить тебя с победой на вчерашних выборах. Я бы вовсе не пришёл, если бы не одно обстоятельство. Позволишь сесть? - Аристид вопросительно взглянул на Фемистокла.
Тот сделал широкий радушный жест в сторону скамей и стульев, предлагая гостю самому выбрать удобное для него место.
Аристид взял стул со спинкой и поставил его поближе к распахнутому окну. В помещении было душно, а из окна тянуло прохладой.
Фемистокл устроился напротив гостя, придвинув к себе дифрос.
- Повторяю, я бы не пришёл сюда, если бы не одно важное обстоятельство, - вновь проговорил Аристид, ощутим на себе пристальный, выжидающий взгляд. - Я имею в виду твоё необъятное честолюбие, Фемистокл. Оно разжигает гражданские распри, толкает афинян к вооружённому столкновению с нашими соседями - эгинцами. Ты готов бросить вызов самому персидскому царю, лишь бы быть на виду, убедив всех и каждого в своей незаменимости и гениальной прозорливости. Ныне ты пролез в архонты-эпонимы… А это значит, что Афинам грозят новые потрясения. Вот почему я здесь.
- Ты хочешь сказать, Аристид, что твоё радение о нашем государстве чище и возвышеннее моего. Так? - В голосе Фемистокла прозвучала скрытая ирония. - Вчера на Пниксеты говорил то же самое, выступая перед народным собранием. Однако народ не прислушался к твоим словам и наперекор твоему красноречию избрал в архонты-эпонимы меня, а не ставленника аристократов Зенодота. Значит, моя речь пришлась более по душе народу, нежели твоя. И мои доводы оказались весомее твоих. Моё честолюбие вредит не Афинам, но эвпатридам. Давай называть вещи своими именами. Я заявляю тебе, что буду непримиримым врагом афинской родовой знати, покуда эта знать не избавится от своих персофильских настроений. Ты только что упомянул про Эгину. Смею тебя уверить, Аристид, что не от эгинцев в скором будущем нам будет грозить величайшее зло, а от персов. И только такие слепцы, как ты и Зенодот, не в состоянии узреть очевидное.
