1
— С диетой не справляюсь, где уж мне с жизнью справиться!
Трисия закивала сочувственно:
— Когда разом сбываются все мечты и сбивают тебя с ног… Ужас, что и говорить.
Скажи эти слова любая другая женщина, даже моя лучшая подруга (я имею в виду, вторая лучшая подруга, тоже присутствовавшая за столом), — они прозвучали бы как легкая насмешка. Или не такая уж легкая, а вполне заслуженный упрек. Но Трисия Винсент говорила то, что думала, она-то понимала извращенные шуточки судьбы: рок выполняет самые заветные твои желания, да так, что сбивает с ног.
Кэссиди Линч протянула мне бокал шампанского.
— Мы же вроде бы праздновать собрались?
— Так было задумано, пока не выяснилось, что имеется целых два повода для торжества.
Два повода, которые столкнулись друг с другом, точно два грузовика, несущиеся на полной скорости. Ни один не доедет до заветной цели, оба рухнут в кювет. С одной стороны, долгожданное повышение по службе, с другой — роман, о каком я могла только мечтать, но профессиональные обязанности (о которых я тоже могла только мечтать) лишали роман всякой надежды на развитие. Боги смеялись надо мной, а я не знала, как выпутаться из безвыходного положения.
Поначалу все представлялось в радужных тонах. После обеда редакторша вызвала меня и заявила:
— Молли, придется мне тебя осчастливить. Гррр!
В одном нужно отдать начальнице справедливость: лицемерить тетенька не станет. Работать с ней — все равно что карабкаться на раскаленный, конвульсивно вздрагивающий вулкан, но Эйлин хоть честно дает понять, что в жерле этого вулкана тебе и место. За что-что, а за честность ее похвалить нетрудно. Сложнее угадать, что ей взбрело в голову и к чему она клонит; я вечно пытаюсь угнаться за ней, и все понапрасну. Хоть какое-то упражнение для человека, забывшего дорогу в спортзал.
В данном конкретном случае мне особенно хотелось сообразить, о чем речь, поскольку к моему нежданному счастью какое-то отношение имел Генри Квон, развалившийся на диване поблизости от стола Эйлин. Позу мистера Квона тоже истолковать непросто: то ли ему по душе все происходящее, то ли на этой смехотворной кушетке по-другому и не усядешься. Выглядел он даже в этой позе настоящим душкой — он всегда выглядит душкой, — и он улыбался. Что же это значит, подумала я, глядя ему прямо в глаза. Улыбка стала еще шире.
Вроде бы как хорошо: смотрит на меня красавец мужчина и улыбается. Но душка Генри еще и один из партнеров-издателей нашего журнала, так что мне сильно хотелось знать, с чего это он улыбается мне. И красота его тоже была кстати. У меня как раз очередной период целибата затянулся на семь с половиной недель, самое время какому-нибудь душке-мужчине обратить на меня внимание.
Изо всех сил я старалась отвлечься от этого отвлечения и сосредоточиться на игре в угадайку: что же затеяли Эйлин и Генри? Хотя школу я покинула уже много лет назад — не будем подсчитывать, сколько именно, — каждый раз, входя в логово Эйлин, я трясусь, словно школьница в кабинете директора. И пусть Эйлин в этот раз посулила мне счастье (что само по себе подозрительно), я не радовалась, а нервничала — виной тому сложный комплекс заниженно-завышенной самооценки. Хотя что же это я позволяю Эйлин действовать мне на нервы? И уж перед Генри я непременно должна предстать спокойной, уверенной в себе и клевой.
Поэтому мысли о чем-то неладном во мне или в окружающем мире я запихнула подальше и попыталась ощутить блаженство от сияющей улыбки Генри. Эйлин — хитрая лиса, втягивать Генри в наши с ней распри она бы не стала, так что, раз он сидел на этой кушетке, обещанное Эйлин счастье могло оказаться и впрямь… счастьем. Может быть, прикидывала я, моей колонке отведут место получше? А то и побольше? Или меня продадут другому изданию в обмен на выпускающего редактора и секретаря — я же стою двоих по крайней мере.
— Ваша статья об убийстве Гарта Хендерсона произвела хорошее впечатление на Издателя, — гладко и плавно заговорил Генри.
Я закивала: за помощь в изобличении убийцы Гарта Хендерсона я удостоилась пышного букета цветов от Издателя. У меня имелись основания подозревать, что Издатель в особенности впечатлился тем, как по моей оплошности Эйлин пролетела кувырком через бальный зал роскошного отеля (битком набитый зал, заметим в скобках). У нашего Издателя с чувством юмора все в порядке.
— Цветы мне очень понравились, спасибо, — скромно поблагодарила я.
Судя по гримасе Эйлин, сейчас она скажет мне самое приятное (для меня, разумеется). Вот оно:
— Он хочет, чтобы ты продолжала.
Не врубилась:
— Написала продолжение? Репортаж из зала суда?
— Нет, — вмешался Генри. — Не так узко. Мы хотим, чтобы вы взялись за проблемные статьи.
По такому поводу не грех и в обморок хлопнуться. Микроскопические воздушные шарики вздувались в моем мозгу, приподнимали череп, руки вспотели и затряслись.
— Стааатьи? — проблеяла я. Голос срывался, но лучше уж блеять, чем застыть немой статуей с отвисшей челюстью.
— Перед нами стоит задача повысить престиж журнала, и самый очевидный путь — дать читателю более насыщенное содержание. Ваши расследования — как раз то, что мы ищем. Так что отныне это ваша рубрика, и с нее, как мы надеемся, начнется новая эра для всего издания. — Улыбка Генри становилась все шире. — А для вас — полная свобода творчества.
Полная свобода! И все, о чем я мечтала, чего я всегда хотела, ведь я знала: предоставьте мне шанс, и я вам всем покажу!
— Спасибо, — пробормотала я. Где мое красноречие, где мой шарм? Тоже мне, великая журналистка, застигнутая врасплох, двух слов связать не может. Сколько лет я пробивалась к статусу Автора Проблемных Статей, хваталась за любой шанс, показывала им всем, и — по нулям! В последний месяц я уже потихоньку начала узнавать насчет вакансий в других журналах: здесь, уверилась я, Эйлин до самой пенсии не пустит меня дальше колонки писем. Не тот человек, чтобы признать и пестовать чужой талант. Эйлин принадлежала к доброй старой школе Придирчивых и Пристрастных Боссов; в любимчики себе выбирала красивых мальчиков, а всем остальным регулярно и с наслаждением задавала трепку.
Уж конечно, чем предоставить мне такую возможность — и даже смотреть, как Генри предоставляет мне такую возможность, — Эйлин скорее горло себе перережет, вон как скривилась. И дело не только в том, что ей приходится себе вопреки меня осчастливить: у Эйлин и так не все ладилось. Издатели ожидали от нее «подъема журнала». Если Издатель и его партнер Генри сочтут, что подъем осуществляется слишком медленно или не в ту сторону (такое возможно?), то как бы Эйлин самой не оказаться на кромке вулкана (уф!).
— Есть одна загвоздка, — облизнулась Эйлин. Сморщила востренький носик — того и гляди проткнет мои мыльные пузыри. Я поглубже вдохнула и сумела удержать улыбку. Стать настоящим журналистом! Да никакие загвоздки не страшны!
