История, не принимающая во внимание проблемы пола, является, по сути дела, выхолощенной и невразумительной.
* * *
Ришелье, прекрасно знавший женщин благодаря личной и, возможно, излишне обширной для его положения практике, писал в своих «Мемуарах»: «Надо признать, что, коль скоро мир погубила именно женщина, ничто не может нанести государствам большего вреда, чем женский пол, который, прочно утвердившись при тех, кто ими правит, чаще всего заставляет государственных мужей поступать так, как этому полу заблагорассудится, а это, значит, поступать плохо».
Звучит зло, но подмечено, верно, потому что наши очаровательные подруги всегда оказывали огромное влияние на политику.
К несчастью, наша эпоха, которую иначе как эпохой «стриптиза» не назовешь, являет собой, стоит только обратиться к истории, самый яркий пример притворной добродетели, и среди нынешних авторов учебных пособий по истории я не могу назвать ни одного, способного высказаться так, как это сделал кардинал. Современные историки почему-то совершенно, добровольно обходят молчанием роль женщин, даже если эта роль оказывалась благотворной.
Никого сегодня не интересуют милые пустяки. Только войны.
Большинство предпочитает изображать, да еще и в подробностях, ужасные сцены побоищ, нежели лежащую на диване парочку… И те же учителя, которые, ни минуты не сомневаясь, внушают детям, что все короли действовали, движимые такими порочными страстями, как ненависть, ревность, зависть, гнев, алчность, отказываются во имя морали, как я полагаю, признать, что эти мужчины могли совершать поступки под влиянием такого чувства, как любовь.
Впрочем, как уверяет нас американский социолог Дж. Ретрей Тейлор, «история, не принимающая во внимание проблемы пола, является, по сути дела, выхолощенной и невразумительной».
И я вновь готов представить тому доказательства.
В томах I и II моего сочинения я показал ту основополагающую роль, которую сыграли женщины в создании нашей страны: Клотильда, Юдифь, Агнесса Сорель, Луиза Савойская, Франсуаза де Шатобриан, Диана де Пуатье, Мари Туше и т. д.
В третьем томе читатель прочтет о том, что вся политика Генриха IV, да и всех прочих, направлялась женщинами, в которых он влюблялся.
А все потому, что добрый король Генрих заботился не только о том, чтобы каждому крестьянину сунуть по курице в кастрюлю.
Он клал курочек и в собственную постель…
В СВОИ ОДИННАДЦАТЬ ЛЕТ КОРОЛЕВА МАРГО ИМЕЛА ДВУХ ЛЮБОВНИКОВ
Подвижная, точно ртуть, она мгновенно начинала вибрировать, сколь бы незначителен ни был приблизившийся к ней объект.
Пальма де Кайет
В полдень 24 мая 1553 года несколько лакеев, выбежав из замка Сен-Жермен-ан-Ле, устремились в сад с радостными криками:
— У королевы начались роды! У королевы начались роды!
Придворные, отдыхавшие после обеда на террасе и умиротворенно взиравшие на спокойные воды Сены, тут же повскакали с мест и бросились в комнату Екатерины Медичи.
И вот уже плотная толпа обступила постель, в которой металась флорентийка. Истошный крик, исторгнутый из ее груди, подтвердил восторженным присутствующим, что их побеспокоили не напрасно. Быстрым движением врач отдернул простыни и с подчеркнуто серьезным видом склонился над оголенным животом Ее Величества, в то время как стоявшие вокруг дамы старались сдержать натиск господ дворян, которые не желали упустить ни малейшей детали из этого захватывающего зрелища. В конце концов, королева произвела на свет упитанное дитя, которое придворный эскулап тут же показал всем присутствующим.
— Это девочка, — сказал он, бросив многоопытный взгляд на ребенка.
Одна из компаньонок взяла малышку на руки, представила ее Генриху II и Диане де Пуатье[1]и только потом опустила в колыбель, где на нее смогли наконец взглянуть братья: будущий Франциск II девяти лет, будущий Карл IX трех лет и будущий Генрих III, которому как раз в это время исполнилось восемнадцать месяцев.
— Мы назовем ее Маргаритой, — сказал король.
По забавной случайности именно этой малышке, ставшей впоследствии самой знаменитой соблазнительницей в нашей истории, было дано имя цветка, который влюбленные наделяют способностью определять истинность своих чувств. «Немножко, очень, страстно, безумно…»
Она оказалась той, кто всю свою жизнь любил любовь безумно.
* * *
В годы раннего детства жизнь Марго была целомудренной, и можно было предположить, что она станет такой же маленькой девочкой, как и другие: она играла в куклы, не обнаруживая в этих играх ни намека на извращенность, которая могла бы порадовать психоаналитиков, и не проявляла никакого нездорового любопытства.
В одиннадцать лет все изменилось. Казалось, какой-то нестерпимый огонь сжигает ее изнутри. Взгляды, которые она стала бросать на мальчиков, вызывали беспокойство у окружающих. И тогда, по словам Брантома, «Екатерина Медичи, видя, что у дочери слишком горячая кровь, принялась давать ей с любой едой сок барбариса, который во Франции зовется кислицей»[2]. Средство, видимо, оказалось не слишком эффективным, поскольку вскоре у Маргариты появилось два любовника
Ими были Антраг и Шарен. Кто из них стал первым? Малая история по этому поводу хранит молчание, и мы никогда не узнаем, кому из них выпала честь быть первопроходцем.
Вот что говорит об этом автор «Сатирического развода» «Учитывая ее возраст (одиннадцать лет), Антраг и Шарен воспользовались лишь первыми вспышками разгоравшегося в ней огня, который усиливался с каждым днем, и так как им не удавалось его погасить, тем более что Антраг однажды перетрудился и тем самым сократил себе жизнь, она бросила взгляд на Мартига и удерживала его на нем так долго, что, в конце концов, поставила его под свои знамена». Этот, третий, любовник встречался с ней в кущах парка Сен-Жермен-ан-Ле и преподал ей упоительные уроки по интересующему ее предмету…
