1. Старое hard НАСИЛИЕ
Винстон Смиф, герой романа «1984», «верил, что он был рожден в 1944 или 1945 году», то есть мы с ним ровесники. Поскольку 1984 год давно просвистел мимо и ничего похожего на общество, созданное воображением Оруэлла, на поверхности глобуса не обнаружено, я перечитал приключения человека моего возраста.
Сюжет глуп. В Великобритании 1984 года (в Океании) внебрачный секс между членами партии запрещен. Винстон Смиф нарушает запрет (уже пять лет тюрьмы, минимум). Чуть раньше он начинает вести дневник (двадцать пять лет или смерть). Снимает комнату для свиданий с Джулией (над антикварным магазином, в квартале «пролов») у (как позже оказывается) агента Полиции Мысли. Вместе с Джулией поддается провокации злодея О'Брайяна и вступает в заговор (словесный) против Партии (смертная казнь). Получает запрещенную книгу Голдстина (еще раз смертная казнь). Смифа арестовывают, пытают, подавляют его волю. В последней главе он отпущен «на свободу», но читателю ясно, что тотчас за пределами книги его неминуемо арестуют и ликвидируют. Ясно и то, что глупый сюжет используется Оруэллом, дабы продемонстрировать читателю общество будущего — Великобританию-Океанию 1984 года. Считал ли автор продукт своего творчества пророчеством или лишь возможной моделью будущего, к оценке книги отношения не имеет. Так же, как и причины ее написания.
Смиф во мне сочувствия не вызвал и в высшей степени мне не понравился. По сути дела, он стандартный персонаж английской литературы — маленький человек (пять фальшивых зубов, язва на ноге). Забыв об Океании, видим типичного английского клерка среднего возраста. (Вспомним Т.С.Эллиота: «Я старею, я старею / Я постель бутылкой грею / Можно ль мне носить пробор?..» — или протагониста романа Грэхэма Грина «Человеческий фактор» — Кастла, советского шпиона.) Оруэлл уверяет нас, что ужасная история его клерка разыгрывается в будущем — в 1984 году. Внимательный читатель обнаружит, что в книге паразитически удобно устроилось прошлое (роман написан в 1948 г.). Судите сами.
Падающие через каждый десяток страниц на Лондон «ракетные бомбы» заставляют вспомнить ФАУ-2, посылаемые германцами на Лондон в 1942—1944 годах. Винстон и Джулия встречаются на колокольне, в местности, куда «30 лет назад упала атомная бомба». Банды юношей «в рубашках одного цвета» и «крепкие мужчины в черных униформах с железом подбитыми сапогами и дубинками в руках» заимствованы из германской истории 1920—1945 годов. Туда же относятся голубые и (для высшей иерархии партии) черные комбинезоны героев книги. «Плавающие крепости» Океании, конечно же, содраны с американских бомбардировщиков «Летающая крепость». «Трехлетний план» и «колонии для бездомных детей» отсылают пас безошибочно к истории СССР. Давно установлено, что Голдстин с козлиной бородкой списан с Троцкого. «Две минуты ненависти» и «неделя ненависти», вероятнее всего, заимствованы из ритуалов какой-либо из фрейдистских сект. «Великие чистки 50-х и 60-х годов», без сомнения, ведут свое происхождение от сталинских чисток. (Какими бы абсурдными эти процессы ни казались с Запада, они были следствием и необходимостью борьбы за власть. Дабы процессы над лидерами партии не превратились в процессы над партией, Сталин был обязан выдумать все эти невероятные «предательства» и связи с иностранными разведками. Цели своей он достиг…) В «1984» — засилие деталей прошлого и лишь пара деталей (предположительных) будущего. Прежде всего, знаменитый телескрин, о котором известно, что его нельзя выключать (член Высшей Иерархии Партии О'Брайян имел право выключать свой на полчаса). Во время написания романа телевидение уже существовало, пусть и в зачаточном, полуэкспериментальном состоянии. Оруэлл избрал новое изобретение главным персонажем будущего и основным средством контроля. (Он было заикнулся на первых страницах во поводу полицейских геликоптеров, висящих над улицами, полиция заглядывала в окна, но, поняв, насколько сей метод глуповат, поправился: «Геликоптеры были не важны, однако. Полиция Мысли была важна».) Установка в жилищах членов партии принимающе-передающих телевизионных аппаратов теоретически возможна. Однако, не говоря уже о цене проекта, центр обработки информации должен быть чудовищно велик, и, может быть, половине наблюдаемых придется наблюдать за другой половиной партипного населения. Даже компьютеры не решают проблему, так как программирование разрешенных и неразрешенных движений и текстов — сизифов труд. (Не говоря уже о бесцельности всей затеи — наблюдения. Разве при отсутствии телескрина современный цивилизованный европеянин или американец позволяет себе в стенах своей квартиры экстравагантное поведение? Самое большее, на что может рассчитывать наблюдающий Big Brother[2]или его служащие,— секс-сцены и скандалы.) Современное теле, безусловно, контролирует население. Но не наблюдая, а показывая.
«Ньюспик», вместе с телескрином обязанный постоянно напоминать читателю, что дело происходит в будущем, действительно принадлежит настоящему (и Оруэлла и нашему) и будущему. Вульгаризация, упрощение и смешение языков — феномен нормальный. Происходит это повсюду, со всеми сразу языками мира и во множестве форм. Например, вкрапление английского в языки мира. «Франгле» — испорченный английским французский существует, и плацдарм его расширяется. Но вовсе не с помощью «мужчин в черных униформах и с дубинками в руках», но добровольно, согласно необходимости и желаниям масс.
Основную предпосылку, на которой держится интрига «суперкниги», то, что в будущем внебрачный секс будет караем «пятью годами исправительных лагерей» (в лучшем случае), Оруэлл придумал сам, а не заимствовал из опыта прошлого, посему неправдоподобность резко бросается в глаза. Не говоря уже о воспеваемом всеми режимами семейном содружестве противоположных полов (семья — священная единица для советского и гитлеровского режимов, для Петена вчера и для Раймона Барра и Рейгана сегодня), секс был законным и заслуженным правом немецкого солдата, офицера и партийного чиновника: публичные дома сопровождали немецкую армию. Второй человек в СССР после Сталина, глава грозного НКВД Лаврентий Берия, разъезжал в авто по улицам Москвы, выискивая красивых юных девушек. Идиоту известно, что сексуально удовлетворенный гражданин менее склонен интересоваться социальными проблемами. Казалось бы, уже находящаяся у власти партия должна быть заинтересована в том, чтобы население сублимировало часть своей энергии (хотя, разумеется, власть всегда предпочитает упорядоченный секссоюз). Лишь сумасбродная, умопомешавшаяся власть способна вдруг запретить секс (хотя бы и только членам правящей Партии) и сурово карать за нарушение запрета. Фраза Оруэлла, характеризующая сексуальный акт Винстона и Джулии: «Это был удар, направленный против Партии. Это был политический акт»,— нонсенс. Звучит, однако, красиво, как «встреча швейной машинки и зонтика на столе для анатомирования трупов». (Кстати говоря, между лотреамоновскими «Песнями Мальдорора» и «1984» существует определенная, невменяемая, летучая похожесть, как один кошмарный сон похож на другой.)
