Белые птицы летели на восток. Над Невендааром, землей без мира, встретились двое.
Яростный ветер откидывал назад плащ одного всадника. Могучие крылья покрытого длинной попоной скакуна казались парусами.
У черной твари, на которой восседал другой, на голове красовались рога, а копыта пылали адским пламенем.
Всадники молча кружили друг напротив друга. Долго. Оценивающе.
Внизу лежали мерцающие реки и заснеженные горы, многобашенные города и мрачные развалины, волшебные леса, полные сокровищ.
Руки сжимали мечи. Губы были готовы выплюнуть заклинание. Но… Здесь, в небе, силы равны. А внизу царило хрупкое перемирие.
Всадник в черном и алом решительно натянул поводья.
Пылающие копыта резко вздыбившейся твари едва не чиркнули по белым перьям крылатого коня, чуть не оставили на них угольный след.
Круто развернув скакуна, демон Легионов Проклятых направился по своим делам, не оглядываясь.
Крылатый конь плеснул крыльями. Серебристый с синей каймой плащ реял победным знаменем Внизу была Империя. Всаднику на покрытом парчовой попоной скакуне нужно было спешить попасть к полудню в один из захолустных имперских городков.
Глава первая Эликсир счастья
И совершенно не требовалось лишний раз орать, что и так все знают. Вслед Рету только собаки не лаяли: «Подкидыш! Подкидыш! Подкидыш!»
Тоже мне новость!
Урок пошел насмарку. И вовсе не из-за Рету.
Просто маг сегодня с утра был трезв и озверел хуже виверны. А трезвым он был ровно по той же причине, что и благородный опекун Рету, — деньги закончились, а вестник запаздывал.
Рету, в сущности, было все равно. Все равно, что про него думает маг, все равно, какими словами обзывается, просто порки было не избежать. А спина еще с прошлой толком не зажила.
И было обидно, что учитель придирается по пустякам.
Когда ранним утром опекун сдал Рету на учение магу безвозмездно (то есть даром), не заплатив за прошлый месяц, хоть и обещал неделю назад, взгляд мага потускнел и подернулся пеленой, как кипяченое молоко пенкой.
И когда опекун, бодро цокая каблуками, спускался из магической башни, маг гыкал, хмыкал и гонял морщины по лицу таким хитроумным способом, что они складывались в совершенно невообразимые гримасы.
Глядя на него, и гном бы понял, что сегодня магии шиш дождешься. Дураков учить бесплатно пусть у других рас поищут, а имперские маги свои знания берегут.
Опять же громко возмущаться маг побаивался — городишко-то крохотный, доход небольшой, за каждый медяк душу отдай. А за Рету хоть и платили через раз, а все же золотом.
Поэтому маг, видно, решил старым способом душу отвести: спустить пар, гоняя ученика до седьмого пота.
Все это Рету по лицу наставника читал куда явственнее, чем слова в магической книге.
Приняв решение, маг собрал морщины в кучку и нараспев, давя на «О», сказал… Да что там сказал — изрек!
— Возьми, отрок, сей пергамен и напиши на нем свои разумения, что есть такое наш благословенный Невендаар, чем он велик и знаменит. Чтобы, прочтя твои умные словеса, возрадовался почтенный опекун усердию воспитанника и вознес бы поминальные молитвы твоим безвременно почившим родителям.
Бумагу на Рету расходовать не стал, протянул «сей пергамен», по виду тряпку тряпкой. Благородную телячью кожу, выделанную особым способом, которая пошла на изготовление этого листа, много раз скоблили, безжалостно соскребая написанное, так что местами она была почти прозрачной, местами грязной, а кое-где и дыры светили.
Рету взял лист, чернильницу и перо. Разложил лист на столе.
Маг погулял туда-сюда, от восточного окна кабинета к западному, увидел в западном окошке, что кабачок на перекрестке уже открыли, колпак в руки — и за дверь. Сообщив напоследок грозно:
— Приду — проверю!
Рету (спросонья) поверил магу: про то, что надо писать «свои разумения». Долго думал, затылок скреб, наконец, придумал и вывел:
«Наша земля очень красивая и хорошая. Вода в реках светится на перекатах, а на берегу обязательно наткнешься на череп-другой. Если повезет, найдешь и золотые побрякушки. Их охотно примут в лавочке. Только недорого, потому что, говорят, на таких трупный яд заводится, очистить его больших денег стоит. А под пологом леса вечерами горят загадочные огни. Гарнизонный конюх говорит, это светляки, а госпожа Нида, что сидит на рынке и как будто продает грибы и ягоды, а на самом деле скупает краденое и торгует втихую бражкой, которую и гонит из этих ягод, настоянных на грибах, говорит, это лесные феи так мерцают. Там в лесу, в кустах, я нашел шлем. Крепкий, даже серебряный, наверное. Лишь вмятина на боку, а так как новенький. Только господин опекун его у меня забрал и обменял у кузнеца на рыцарские шпоры. Со звоном! Не думаю, что в других землях шлемы так валяются под ногами, как у нас Вот не повезло ихним бедолагам: не разживешься с ягоды-то! Не все же такие умные, как госпожа Нида — она ягоды сквасит в бочонке, грибы мелко на кусочки нарежет — и туда же! А когда поверху зеленая пена пойдет и мухи кругом передохнут, разливает по кувшинам. У нее на околице сарайчик кособокий есть, там этих бочонков и кувшинов — не перечесть. Она говорит, что от одних грибов людям дурно делается, а от других и вовсе смерть прийти может. А вот если все в кучу скинуть, как в помойное ведро, да водички прибавить, то такое забористое пойло выходит, что хоть пляши, хоть пой, людям одна сплошная радость и приятность. И поэтому она в нашем городе человек уважаемый, с весом. Эта правда — не всякий табурет госпожу Ниду снесет, не сломается. А еще у нас есть ресурсы и мана. И это тоже очень хорошо».
Самое обидное, что чистую правду писал, старался. И буквы ровные получились, и клякс немного. Самому понравилось.
Ближе к обеду приковылял маг, уже добренький. На посох магический словно на клюку опирается, а глаза не пенкой утренней покрыты, сияют, как медяки фальшивые.
— Написал, дружок? — заботливо так спросил.
Когтистой лапой листок сгреб — и в кресло свое высокое, перед камином.
Ноги на скамеечку маленькую поставил, магический огонь щелчком пальца высек и давай Ретовы буквы разбирать.
А потом как заорет:
— Подкидыш чертов, сын горгульи! Ты каким дерьмом пергамен испохабил? Этому я тебя учу?
Посох схватил и Рету треснул. Хорошо, кресло от стола далеко, только кончиком задел.
А маг разоряется дальше:
— Посадили мне на шею дармоеда, ему бы только хорошие вещи портить! Как я это отскребать буду, а? Паршивец ты этакий! Я тебе про высокое велел писать, про милость богов к своим детям, про то, что Император нам заместо отца родного, — а ты, паскудник? Какого Бетрезена, да забудется имя его во веки вечные, ты тетушку Ниду с конюхом приплел? Какие ягоды с грибами?
