под бархатными одеждами.
Пролог Маргарет
Она потратила последние несколько пфеннигов на джин, и теперь в горле жгло от крепкого напитка. Больше ей нечем было согреться. Время было позднее, и каждый шаг болью отзывался в ее усталых, как свинцом налитых ногах. Тонкая мрачная пелена облаков затянула сначала одну луну, потом вторую.
Лето давно закончилось, шел двадцать шестой день осеннего месяца брауцайта. Скоро начнется зима, и река покроется льдом. Было холодно, но станет еще холоднее. Предсказатели погоды говорили, что на Альтдорф, как обычно, опустится туман.
Женщина брела по Люйтпольдштрассе к улице Ста Трактиров, запоминая пивные, на дверях которых белела меловая надпись: «Свободные места». Она не умела читать, но знала, как выглядят некоторые слова. У поста городской стражи на уровне глаз высокого человека висело объявление, написанное витиеватыми буквами. Женщина разобрала кое-что: «разыскивается», «убийца», «пятьдесят золотых крон». И тут же более крупным шрифтом: «ТВАРЬ». Рядом с караулкой стоял сержант, завернувшийся в теплый плащ на волчьем меху. Его правая рука покоилась на рукояти меча. Опустив голову, женщина прошла мимо.
- Будь осторожна, старуха,- окликнул ее стражник.- Тварь бродит где-то поблизости.
Не поднимая головы, женщина обругала его и свернула за угол. Солдат обозвал ее старухой, и его слова причинили ей больше страданий, чем холод. Бродяжка дрожала и куталась в ветхую шаль, которая не могла спасти ее от пронизывающего ветра.
Женщина не знала, где будет ночевать. Десять - пятнадцать лет назад она могла бы заработать на ночлег, обслуживая гуляк в одном из трактиров на берегу реки. Нет, конечно, она ни за что не пала бы столь низко, когда была в расцвете красоты. Раньше она отдавалась только за золотые кроны. Но те времена давно миновали. Золотые монеты доставались теперь ее молодым соперницам. Так повелось испокон веку: рядом всегда оказывались девицы помоложе. Женщина утверждала, что ей двадцать восемь лет, но сейчас она чувствовала себя на все пятьдесят, а в этот поздний час при свете двух лун ей можно было дать гораздо больше. В следующем году ей исполнится сорок. Ее молодость пролетела слишком быстро. Рикки Флейш выколол ей ножом глаз и оставил глубокий шрам на щеке, мстя за некую воображаемую провинность. Впрочем, время и так не пощадило ее лица.
Некогда ее шаль была новой, расшитой золотой нитью. Этот подарок ей сделал Фридрих Пабст, ее бывший поклонник. Но теперь золотая вышивка истрепалась, тут и там виднелись заплаты. Башмаки женщины прохудились, к тому же они были ей великоваты. Больше всего страданий ей доставляли ноги, которые она искалечила, годами порхая на невообразимо высоких каблуках по булыжным мостовым и шатким мостикам Альтдорфа. Золотые кроны разошлись, главным образом об этом позаботился Рикки. Сначала он относился к ней хорошо, покупал одежду и украшения. Но наряды износились, украшения были заложены, проданы или украдены. В любом случае их цена была невелика. А с нескольких стоящих вещиц пришлось спилить клеймо прежних владельцев.
За рекой играла музыка. Императорский дворец, возвышающийся над другими зданиями, виднелся практически с любой точки в пределах городских стен. Конечно, музыка доносилась не из дворца, который находился слишком далеко, но у реки тоже располагалось много пышных строений. В молодости женщина бывала на балах, куда ее водил Рикки в качестве подарка для важных персон. Кроме того, пару раз ее приглашал на светские рауты кавалер - Фрици, как она звала его, - в то быстротечное лето, которое они провели вместе, пока не вернулась его жена, гостившая у кузины в Талабхейме. Дамы знали, кем она была, и потому избегали ее. Но мужчины увивались за ней и приглашали танцевать в надежде, что позже она подарит им наслаждение иного рода. Старая куртизанка помнила аромат их духов и бархат одежд. Музыка тех дней вышла из моды, но мужчины, должно быть, остались прежними - льстивыми и расчетливыми. Нагие, они ничем не отличались от Рикки Флейша.
Как-то раз она служила призом в азартной игре, и ее увел наверх победитель - какой-то придворный хлыщ, дальний родственник одного из графов-выборщиков. Он был стеснителен и неуклюж и, перед тем как лечь с ней, сунул в рот «ведьмин корень», чтобы видения придали ему храбрости. Женщина не помнила лица этого человека, зато не могла забыть его великолепный наряд. Пробудившись ночью, она обнаружила, что ее случайный любовник заснул, скорчившись рядом с ней на постели. Повинуясь странному капризу, куртизанка встала и накинула его роскошный зеленый плащ прямо на голое тело. Бархатная материя ласкала ее кожу. По стародавнему обычаю, придворные надевали такие плащи, собираясь на императорский прием. Следовательно, в ту ночь Марги Руттманн была достойна предстать перед Императором.
Женщина откашлялась и сплюнула в сточную канаву, снова ощутив привкус джина во рту.
На этой стороне реки не было слышно музыки. По крайней мере, такой, как в богатых домах. Маргарет вздрогнула, вспомнив призрачное прикосновение бархата к нагому телу. Уже давно среди ее любовников не попадались мужчины, которые пользовались духами. Или хотя 6ы мылом. В ночи, подобные нынешней, ветер дул с реки, наполняя воздух запахом дохлой рыбы и мертвых человеческих тел. Неудивительно, что Тварь выбрала это место для своей кровавой охоты. Каждый год в окрестностях порта погибало больше людей, чем на полях славных битв, которые когда-либо происходили в Империи. Этим вечером Марги зашла в «Черную летучую мышь». За несколько пфеннигов, отобранных у малолетнего отпрыска Гридли Мезера, она купила большой стакан джина и, прикрыв редкими рыжими волосами изуродованную щеку, принялась заигрывать с моряками и грузчиками, ошивающимися поблизости. Увы, все они знали ее, поэтому никто не проявил к ней интереса. Двадцать лет назад они ухлестывали за ней, как теперь за полногрудой шлюхой Марлен или за Кейт Кортнер, темноволосой красоткой с севера. Но это было двадцать лет назад, когда Марги была в самом соку. Ныне ей доставались пьянчуги, которые лыка не вязали, причем только в кромешной темноте, когда они не могли разглядеть ее лица. Все происходило либо под мостом, либо в глухом переулке. Она отворачивалась, чтобы не задохнуться от запаха пота и пива, и всякий раз думала лишь о том, чтобы вернуться в таверну до закрытия, пропустить там стаканчик-другой или перекусить. Пятеро детей, рожденных в задней комнате, которых Рикки продал, прежде чем она дала им имена, и Ульрик знает сколько выкидышей, вызванных травяными настоями, разрушили ее тело изнутри. Проститутка больше ничего не чувствовала, но оно, наверное, и к лучшему.
Марги опускалась все ниже и знала это. Если раньше она требовала лучшие вина, сегодня ее устроил бы и грубый джин. Что угодно, лишь бы притупить страдания. Женщина не помнила, когда в последний раз ей удалось раздобыть нормальной еды. Все ее деньги уходили на выпивку. Она покупала «ведьмин корень», когда позволяли средства, и искала спасения в грезах. Но в последнее время ее сны были так же унылы, как явь, и, в конце концов, ее возвращала к действительности мучительная боль. У нее ныли не только ноги. Все чаще у Марги ломило спину и шею. Джин затуманивал ее мозг, отчего ее голова буквально раскалывалась.
