Орин
Бегство
— Эй, с тобой все в порядке?
Боевик стоял посреди комнаты и растерянно улыбался. Приглушенный свет рисовал его высокую фигуру на фоне черного, залитого дождем окна: глубокие темные тени, неожиданный отблеск на смуглой коже, длинный светлый шрам на загорелом предплечье. И поза — этакая спокойно-расслабленная готовность к броску. Ну и реакции! Змеи отдыхают…
Нужно собраться с силами и ответить.
А не получается.
Внутри — свернутая в тугой узел колючая проволока, и непонятно из-за чего. То ли из-за того, что он ударил, то ли из-за чего-то другого — настолько мерзкого и постыдного, что даже думать про это не хочется.
— Ну, ты и псих, — в голосе боевика послышалось неподдельное уважение. — С тобой все нормально? Вызвать кого-нибудь? Да не молчи ты, отвечай, давай!..
— Нет, — с трудом выговорил Ит. — Не надо никого вызывать.
— Может, хоть встанешь? — Боевик сделал шаг вперед, и Ит против воли еще сильнее вжался спиной в стену. — Помочь?
— Нет. Сейчас…
Для того чтобы встать, надо, как минимум, сначала разогнуться. Попробовать. Не получается. Больно. Хотя если вот так, как сейчас, еще терпимо. Колени к подбородку, намертво сцепленные замком руки… хочется еще сильнее сжаться в комок, чтобы каким-то внутренним усилием тела раздавить, расплющить это средоточие боли, притаившееся в глубине, но не получается, не хватает сил… тогда — хотя бы спрятать пылающее от стыда и унижения лицо, и закрыть глаза, чтобы не видеть, просто не видеть — и этой фигуры, и окна, и осеннего дождя, и света…
Ит судорожно вздохнул, всхлипнул — хотелось тихо, но не вышло. Боевик, конечно, заметил. Присел на корточки рядом, участливо заглянул в глаза. На лице — все та же растерянная улыбка непонимания.
— Чего с тобой такое? Эй, псих?..
Только бы он не дотрагивался. Только бы он… Только бы…
— Мне надо выйти, — относительно приемлемая фраза. Одна маленькая деталь — чтобы выйти, надо встать. Всего-то.
— Ну, выйди. Вставай давай. Помочь?
— Не надо.
— Слушай, я тебе что-то все-таки отбил. — Улыбка становится чуть виноватой, но именно что чуть. Не чувствует он за собой особой вины. — Сейчас медиков вызову.
— Не надо!
Ну-ка, кто у нас сильнее — воля или тело? Собраться. И — рывком. Все эти плавно-медленно-тихонько — к черту. Рывком — на ноги. В глазах темнеет, но буквально в трех метрах впереди выход из комнаты… как хорошо, что эти домики такие маленькие, и нет бесконечных коридоров, переходов, и прочего, лишнего, ненужного… Несколько шагов, и дверь послушно открывается, выпуская туда, куда хотелось — под ледяной осенний дождь, и со всего маху на колени, и холодная вода по обнаженной спине, и терпкий запах умирающих листьев и травы, и спасительный холод, и мокрые, скользкие камни, и непроницаемая мгла.
Бесконечный дождь, ночь; одно-единственное желание, которое вполне можно осуществить — оказаться максимально далеко отсюда, а для этого нужно встать на ноги, и пойти прочь, ведь там, в конце пустой улицы — тропинка по склону, вниз, с горы, потом выход в степь, потом был перелесок, потом река… дойти, и… больше всего хочется… если кто-то другой не пристрелит, то я сам…
— О-па… Так, гермо, хватит. А ну, давай обратно, — голос решительный, и рука на плече, и ничего, совсем ничего нельзя с этим сделать. Они же сильные. Настолько сам привык быть сильным, что забыл, насколько они сильнее. Я с ним не справлюсь. Уже один раз попробовал — получил. Сполна. А ведь он бил не всерьез, так, слегка приложил, даже не для острастки, просто рефлекторно, защищаясь. — Давай, говорю. Мне и без этого неприятностей хватает. Да не трону я тебя, на кой мне это?!
— Он же сказал…
— Ты совсем тупой, что ли? Тебе чего надо — тесты сдать или под дождем красиво поваляться? На Терре-ноль был? Поговорку знаешь?
— Какую?..
— Тебе чего — шашечки или ехать? — ехидно поинтересовался боевик.
— Но я не могу — вот так!
Все. Довольно! Молчать дальше — это еще раз нарваться. На эту улыбку, на протянутую руку, на…
На запах.
