Посвящаю моим замечательным дочерям — истинным вдохновительницам своего отца и предмету его особой гордости.
Если заслуженный… ученый заявляет, что нечто возможно — он, конечно, прав. Когда же он заявляет, что это невозможно — он, вероятнее всего, ошибается.
Артур С. Кларк
Время прожорливо, но человек еще прожорливее.
Пролог
I
Неаполь, ноябрь 1749 года
Он проснулся от едва слышного не то лязга, не то скрипа. Крепко спящего человека подобный звук не разбудил бы, но он давно забыл, что такое нормальный сон.
Казалось, будто что-то металлическое царапнуло по камню.
Может, ничего особенного, просто кто-то из слуг уже встал и принялся за утренние хлопоты.
Возможно…
Однако в этом звуке ему почудилось нечто тревожное, настораживающее, сразу вызвавшее в памяти шпагу, случайно царапнувшую по стене.
В доме кто-то есть!
Он сел и стал напряженно вслушиваться. Несколько мгновений все было тихо, затем он различил звуки шагов.
Кто-то крался вверх по каменной лестнице.
Осторожные, сначала едва угадываемые ухом шаги с каждым мгновением слышались все отчетливее и ближе.
Он спрыгнул с кровати и на цыпочках подбежал к французскому окну, выходящему на маленький балкон. Отодвинув штору, тихо открыл створку и выскользнул наружу. Босые ноги холодил каменный пол балкона. Зима была уже не за горами. Он нагнулся, всматриваясь вниз. Внутренний дворик его палаццо окутывала тьма. Он напряг зрение, пытаясь уловить движущуюся тень или случайный отблеск лунного света, но не заметил внизу никаких признаков жизни. Ни лошадей, ни экипажа, ни слуг. На противоположной стороне улицы и дальше едва выступали из темноты очертания зданий, освещенные первыми лучами утренней зари, обозначившейся за Везувием. Много раз он видел восход солнца за горой, над вершиной которой курился зловещий столб серого дыма. Величественное, ни с чем не сравнимое зрелище обычно действовало на него умиротворяюще.
Но сейчас казалось, что в воздухе повисло ощущение угрозы.
Он быстро вернулся в спальню, наспех натянул штаны и накинул рубашку, подбежал к туалетному столику и выдвинул верхний ящик. Едва он успел нащупать рукоять кинжала, как дверь распахнулась и в спальню ворвались трое мужчин с обнаженными шпагами. При слабом свете тлеющих в камине углей он увидел в руках третьего еще и пистоль.
Даже при скудном освещении он узнал этого человека и сразу догадался, зачем тот явился.
— Только не наделайте глупостей, Монферра! — предостерег предводитель с пистолем.
Человек, отзывавшийся на имя маркиза Монферра, спокойно поднял руки и сделал широкий шаг в сторону от туалетного столика. Ворвавшиеся встали от него по обе стороны, угрожая шпагами.
— Зачем пожаловали? — осторожно поинтересовался он.
Раймондо ди Сангро вложил шпагу в ножны и, пристроив пистоль на столе, схватил стул и толкнул его к маркизу. Зацепившись ножкой за выемку в полу, стул с грохотом опрокинулся.
— Садитесь, — пробурчал ди Сангро. — Разговор у нас будет долгим.
Не сводя с ди Сангро настороженного взгляда, Монферра поставил стул и, поколебавшись, опустился на него.
— Что вам нужно?
Ди Сангро запалил от уголька свечку, зажег с ее помощью масляную лампу, поставил на стол, снова взял пистоль и жестом отпустил своих людей. Те кивнули и вышли из комнаты, притворив за собой дверь. Ди Сангро подтянул к себе другой стул и уселся на нем верхом, лицом к маркизу.
— Вы прекрасно знаете, Монферра, что именно мне нужно, — ответил он, наводя на собеседника двуствольный кремневый пистоль. — Но сначала назовите мне свое настоящее имя.
— Что значит — настоящее?
— Нет смысла играть со мной в кошки-мышки, маркиз! — Ди Сангро выделил титул собеседника иронической усмешкой. — По моему приказу все ваши письма просматривались и оказались сплошной ложью. Собственно говоря, ни одно из ваших туманных упоминаний о прошлом, которые вы изредка позволяли себе обронить за время пребывания в Неаполе, не соответствует действительности.
Монферра знал: его обвинитель не блефует — он действительно обладал достаточным могуществом для подобной проверки. Раймондо ди Сангро унаследовал титул князя Сан-Северо уже в шестнадцать лет, после того как один за другим скончались два его брата. Среди его друзей и почитателей значился сам Карл VII, юный испанский король Неаполя и Сицилии.
«Как я мог до такой степени недооценить этого человека? — с ужасом подумал Монферра. — Как мог я так ошибиться, остановившись в этом городе!»
После долгих лет мучительных сомнений он наконец отказался от поисков на Востоке и меньше года назад вернулся в Европу, через Константинополь и Венецию добравшись до Неаполя. Он и не помышлял задерживаться в этом городе, собираясь ехать дальше, в Мессину, потом морем добраться до Испании, а оттуда, может быть, возвратиться домой, в Португалию.
Домой!
Какое дорогое для любого человека слово! Но для него оно давно уже стало пустым звуком, неспособным вызвать в его душе теплого отклика.
Однако Неаполь пробудил в нем новые сомнения. Не слишком ли рано он решил сдаться? При испанских вице-королях город сделался в Европе вторым по значению после Парижа. Да и сама Европа изменилась, она была уже не той, какую он когда-то покинул. Здесь властвовали уже идеи Просвещения, вызывающие в людях стремление к новой, лучшей жизни, — идеи, которые полностью овладели Карлом VII и которые он прививал Неаполю, поощряя развитие науки, сочинение трактатов и дебаты по вопросам культуры. Король основал Национальную библиотеку и Археологический музей, где разместились древности, найденные при раскопках недавно обнаруженных под толщей земли городов Геркуланума и Помпеи. Кроме того, Монферра, в прошлом серьезно пострадавшего от инквизиции, привлекало враждебное отношение к ней короля. Сознавая могущество иезуитов, король подавлял их исподволь и очень осторожно, ухитряясь не вызывать возмущения папы.
И тогда он вернулся к имени, которым много лет назад пользовался в Венеции, и стал называться маркизом Монферра. Он легко затерялся в бурно развивающемся городе с многочисленным населением и множеством приезжих. Несколько стран открыли в Неаполе филиалы своих академий для постоянно прибывающих сюда ученых и путешественников, привлеченных перспективой изучения только что обнаруженных древних римских городов. Вскоре он познакомился как с местными учеными, так и теми, кто приехал из разных стран Европы, с людьми одинаковых с ним взглядов и острого, пытливого ума.
Вроде Раймондо ди Сангро.
Вот уж у кого ум оказался поистине пытливым, инквизиторским!
