Книга Холодная песня прилива - Элизабет Хейнс

Смутное беспокойство одолело меня и вынудило открыть глаза. Прилив отступал, уровень воды понижался, южный ветер бил прямо в бок «Мести прилива» и раскачивал судно.

Я долго-долго лежала в постели, слушая плеск волн. Они перекатывались над моей головой, металл корпуса усиливал звук, деревянная обшивка приглушала. Одеяло приятно грело, и почему было не полежать под прямоугольным световым люком, открывающимся прямо в черноту, постепенно ставшую темно-синей, а затем блекло-серой, так что я смогла разглядеть тучи над головой. Они мчались так быстро, что возникала иллюзия, будто лодка стронулась с места и летит, увлекаемая течением. Но смутное беспокойство вернулось.

Неприятное, сосущее чувство. Но не морская болезнь — или было бы правильнее называть ее речной? За пять без малого месяцев, минувших с моего отъезда из Лондона, я привыкла к легкой качке. Пять месяцев на борту. Сходя на твердую землю, первые несколько шагов я делала шатко и неуверенно, однако быстро обретала почву под ногами.

Серый, сумрачный день — нелучший выбор для вечеринки (которая должна состояться, понятное дело, попозже), но сама виновата: дотянула до сентября. Погодка из разряда «снова в школу», ветер на палубе приветствовал меня свистом, когда я наконец поднялась и высунула голову из рубки. Но нет, не в приливе дело и не в мысли о разношерстной группе приятелей, которые явятся на борт во второй половине дня. Что-то другое шебаршилось во мне, все перышки встопорщились.

План на сегодня: закончить обшивку второй каюты, той, которая впоследствии станет гостевой. Убрать плотницкий инструмент и сложить его на носу. Подмести лодку, немножко прибрать. И попросить кого-нибудь подкинуть меня в магазин за пивом и закуской.

В будущей гостевой каюте незаконченной оставалась одна стена — неправильной формы, потому-то я с ней и тянула. На полу валялись опилки и обрезки дерева, стыки, куски наждачной бумаги. Накануне я с вечера проделала измерения, но теперь, изучив со всех сторон свой чертеж, решила перепроверить для пущей надежности. На обшивку камбуза я даром извела целую партию дерева, потому что не разобрала собственного почерка.

Я включила радио, прибавила громкости, хотя поверх визга зуборезной пилы слов все равно не разберешь, и принялась за дело. В девять я прервалась и пошла на кухню выпить кофе. Налила в чайник воды и поставила его на газовую горелку. Ну и беспорядок же на борту! Я лишь изредка обращала на это внимание, но сейчас, озираясь по сторонам, отметила и пустые коробки из-под вчерашнего готового ужина, засунутые обратно в доставочную упаковку и дожидавшиеся отправки на помойку, и грязные тарелки в раковине. И кастрюли и сковородки в коробках на диванчике, их давно пора переставить на полки в шкаф, ведь я уже навесила дверцы. И большой черный пакет с тканями, которым суждено в один прекрасный день превратиться в занавески и покрывала. Пока я тут одна, на беспорядок наплевать, но через несколько часов мое суденышко наполнится людьми, а я всем успела похвастаться, будто ремонт почти закончен.

Почти закончен? Ну да, я немного преувеличила. Я справилась со спальней, гостиная тоже вполне себе ничего, и в кухне (в камбузе!) закончила, но еще надо все расставить по местам и помыть. А вот санузел — в лучшем случае про него можно было сказать, дескать, пользоваться уже можно. Не лучше обстояло дело и со свободным пространством на носу. Там я собиралась устроить большую ванную с настоящей ванной, а не с душем из шланга и оранжерею с раздвижным стеклянным потолком — я видела офигительные фотографии в журнале и твердо решила сделать у себя именно так, и еще оставалось место для гостиного уголка, или кабинета, или еще чего-то. Пока же там был склад разного хлама.

Чайник негромко засвистел, я поспешно ополоснула чашку и насыпала в нее растворимый кофе. Две ложки: перед трудным днем я нуждалась в кофеине.

В поле моего зрения за иллюминатором появились чьи-то ботинки, прошли по понтону, затем на палубу, и оттуда послышался оклик:

— Дженевьева!

— Внизу! Чайник только что вскипел, хочешь?

Застучали шаги по ступенькам, Джоанна легкой рысцой спускалась в главную каюту. Сперва показалась нижняя часть — толстые носки, тяжелые ботинки на тощих ногах, шнурки развязаны и тянутся следом, мини-юбка. А вот и верхняя половина — в свитере, позаимствованном у Лайма, темно-синем там, где основа проступала из-под опилок, иголок, веток и кошачьей шерсти. А причесочка! Длинные локоны всех цветов и оттенков.

— Спасибо, ничего не буду, сию минуту уезжаем. Заскочила спросить, к какому часу ты нас ждешь, и привезти лазанью или только чизкейк? Еще Лайм сказал, после барбекю осталось пиво, он принесет.

На щеке у нее красовался синяк. Косметикой Джоанна не пользуется, попросту не знает, как с ней обращаться, так что синяк размером с пятидесятипенсовую монету переливался лиловым и пурпурным прямо под ее левым глазом.

— Что у тебя с лицом?

— Даже не спрашивай! С сестрой поссорилась.

— Ничего себе!

— Вылезай на палубу. Я курну.

Ветер еще не улегся, пришлось укрыться от него на скамеечке у стены рубки. Солнце тщетно пыталось пробиться меж туч. На другом конце пристани Лайм грузил коробки и пакеты в старенький фургон.

Джоанна порылась в карманах юбки и достала кисет.

— Если излагать ситуацию с моей точки зрения, — заговорила она, — то я считаю, нечего ей совать свой придурочный нос в мою жизнь.

— Ты про сестру?

— Думает, она всех умнее, потому что ей в двадцать два года дали ипотеку.

— Ипотека нынче совсем не то, что раньше.

— Вот именно! — с чувством отозвалась Джоанна. — Именно это я ей и сказала. У меня есть все то же самое, что у нее, только без долгов. И лужайку подстригать не надо.

— И из-за этого вы подрались?

На миг Джоанна затихла, взгляд ее скользнул к парковке: Лайм стоял, уперев руки в боки, затем выразительно глянул на часы и полез на водительское место. К привычным звукам яхтенной стоянки — жужжанию дрели в ремонтной мастерской, болтовне радио из моей кухни, гудкам автомобилей на мосту — добавился шум включенного двигателя.

— Черт, пора бежать, — буркнула Джоанна. Сунула кисет обратно в карман и прикурила только что скрученную тощую сигарету. — Так что, в семь? Или в восемь? Когда?

Я пожала плечами:

— Не знаю, в семь с чем-то, например? Насчет лазаньи хорошая идея, если это не слишком сложно.

— Вовсе не сложно. Лайм уже все сделал.

Торопливо махнув мне на прощание, Джоанна прогарцевала по сходням на понтон и бегом, невзирая на тяжелые ботинки, ринулась вверх по берегу, по траве, к парковке. Фургон-«транзит» дергался на месте, вот-вот рванет и умчится без нее.