Вильма Ширас
Рабочий день
© Wilmar H. Shiras — «A Day's Work», 1952
Когда прозвучал звонок, все люди прекратили свои занятия и застыли, внимательно слушая. Тот, кто читал, отметил указательным пальцем место, где остановился, игроки в карты положили свои карты рубашкой вверх, игрок в дартс остался стоять, готовый к броску.
— Центр Оживления, — сказал Коллинз в трубку. — Да… Утонул?.. Как давно? Два дня?.. Да. Конечно. Очень жаль. Пришлите обычный отчёт.
Люди расслабились и вернулись к своим делам. Уотсон отложил журнал и неторопливо подошёл к столу.
— Плохо, что они звонят нам по поводу таких тел, — сказал он.
— Рутинная процедура, Уотсон, — спокойно ответил Коллинз.
— Какой в этом смысл?
— Рутинная процедура. Обо всех случаях смерти сообщается как можно скорее, без каких-либо исключений. В данном случае мы знаем, что тело пролежало в воде два дня. Но мы не можем предоставить непрофессионалам решать, не поздно ли нам звонить.
— Конечно, — сказал Кенни, в свою очередь беря несколько дротиков. — Даже в старые времена, когда не применяли ничего, кроме искусственного дыхания, они работали с ними час или два, прежде чем сдавались. А иногда и возвращали их с того света, хотя никто не ожидал, что у них получится.
Его дротик полетел точно в центр доски.
— О, всегда стоит пробовать, — согласился Уотсон, — пока не начнётся разложение. Но в воде два дня, и они звонят нам — это же пустая трата времени.
— При обнаружении тела требуется немедленный звонок и полный отчёт, — спокойно сказал Коллинз. — Немедленный звонок и принятие мер в отношении всех, кому угрожает смерть. Мы…
Снова прозвучал звонок, и люди застыли на месте. Коллинз взял телефонную трубку.
— Хорошо, — сказал он, послушав немного, и повесил трубку.
— Вторая бригада, в больницу Уилсона. Готовится кесарево сечение.
— Это тоже рутина, — проворчал Уотсон. — Ставлю пять против одного, что они не понадобятся.
— Будьте наготове, — продолжил Коллинз, обращаясь к троим сотрудникам, собиравшимся уходить — одному из игроков в дартс и двум, игравшим в шахматы.
— В прошлом месяце мы спасли трёх женщин во время подобных операций, — сказал Кенни, сделав свой последний бросок. — И одной из них была моя жена. Это было её четвёртое кесарево сечение. На третьем она тоже умирала. — Он бросил неприязненный взгляд на Уотсона. — Если бы этим центром управлял кто-нибудь другой, я бы, наверное, похоронил её дважды.
— Уотсон уже высылал бы бригаду, — по-прежнему невозмутимо сказал Коллинз. — Всё, что его беспокоит, — это то, что он хочет, чтобы ему было чем заняться, когда он доберётся туда.
— Держу пари, он бы оживил того малыша, что был у нас на прошлой неделе, — сказал Фуллер, один из игроков в карты.
— Да, я бы оживил, — сердито сказал Уотсон. — Это было убийство. Этот ребёнок мог бы жить.
— Все врачи сошлись во мнении, что у него были спазмы и это был тяжёлый случай, — сказал Кенни. — Мы не убивали его. Он был мёртв, а родовые травмы были слишком серьёзными, чтобы его можно было оживить. Мать ребёнка сказала то же самое.
— Займитесь делом, — сказал Коллинз, и три человека, уже стоявшие у двери, но явно намеревавшиеся задержаться и присоединиться к спору, взглянули на часы и вышли.
— Похоже, они никуда не торопятся, — прокомментировал Уотсон.
— Некуда торопиться. Операция начнётся только через двадцать минут, — сказал Коллинз.
Оставшиеся игроки в карты, чья игра прервалась из-за потери одного из игроков, начали делать ставки на то, понадобится ли бригада в больнице.
Дверь открылась, и Коллинз, бросив быстрый взгляд вверх, быстро осмотрел стол, выбрал нужную карточку и положил её перед собой, готовясь писать.
— Доклад первой бригады, — торопливо проговорила доктор Мэри Херст своим тёплым голосом. — Мальчика убило током из-за упавшего провода под напряжением в 10:03. Вызов поступил в 10:09. Бригада прибыла в 10:18. Мальчик пришёл в себя в 10:36. Адреналин в сердечную мышцу и насыщение крови кислородом. Полный отчёт в письменном виде.
— Как ты получила синяк под глазом, Мэри? — спросила Коллинз, быстро делая пометки в карточке.
— Тяжёлое оживление, и я не успела вовремя увернуться, — рассмеялась Мэри, снимая перчатки.
Она села за стол и начала заполнять подробный бланк отчёта, в то время как два её помощника могли отдохнуть. Фил Кэмпбелл закурил сигарету; Сью Перкинс взяла своё вязание — розовый шерстяной моток, который, как она надеялась, когда-нибудь станет свитером.
— Как раз перед вашим приходом, доктор Уотсон, у нас был случай, — сказала она, деловито приступив к вязке. — Женщина умерла от сердечного приступа, а её муж не позвонил нам вовремя. Оказалось, что он хотел жениться на другой женщине. Но вместо этого он получил десять лет государственной тюрьмы.
— Звучит невероятно, не так ли? — сказала Мэри Херст, отрываясь от кроссворда, который она начала разгадывать. — Представьте, что сказали бы люди пятьдесят лет назад, если бы вы заявили им, что их могут посадить в тюрьму за то, что они не вызвали врачей, чтобы вернуть мёртвого человека к жизни!
— На прошлой неделе к нам приходила пожилая женщина, — медленно произнёс Кэмпбелл. — Она сказала, что никогда нам этого не простит. Она сказала, что мы должны оставить мёртвых в покое. Её муж умер несколько лет назад — на него свалился тяжёлый груз — и её невестки совсем не хотели видеть её, её родственники не хотели её содержать, она была слишком стара, чтобы работать, и у неё не было сбережений, стоивших упоминания, её зять сказал, что она избаловала своих детей, её собственная дочь сказала, что, если бы она не путалась под ногами, её муж не придирался бы к ней так сильно. А потом, когда она умерла, им всем пришлось позвонить нам как можно скорее, чтобы мы её вернули к жизни, и нам пришлось это сделать.
— Это ужасно! — задумчиво произнёс Уотсон. — А что ещё вы могли сделать?
— Они не знали, что она догадывается об их чувствах, — сказала Мэри Херст. — Они все старались вести себя как можно пристойнее.
— Разве у неё не было друзей?
— Ну, они все были старыми и немощными, и она редко их видела, — сказала Сью. — И хуже всего то, что её семья не хотела, чтобы она ожила, но они боялись оставить её умирать, а она не хотела жить.
— Полагаю, когда ты достигаешь определённого возраста… — с сомнением произнёс Уотсон.
— Ну, мы не можем жить вечно, — перебил его
