Тропы, которые я выбрала. Повести
Валерия Дмитриевна Фролова
© Валерия Дмитриевна Фролова, 2024
ISBN 978-5-0062-3521-2
Попутчица
* * *
Вот мы едем по дороге, она не перестаёт болтать. Я думаю, как заебало жить. Нас немного заносит. Она трындит про перфомансы, про оптику зрения. Я поправляю очки. Смотрю в зеркало — оставшаяся позади дорога, залитая солнцем и рисовым туманом. Она уже лишена страха. Снова смотрю вперед.
Мы проезжаем Лесной Абагур.
— У нас там Денис сидел.
— Кто?
— Наркоман.
Наркоманов не ломает зона.
Я думаю, зачем мы потащились через металлургический завод. Когда покажется Елань, она замолчит и скажет:
— Название сказочное. Вот бы об этом что-то написать. Как мы едем через Елань, Муратово, Лесной Абагур, Пятую ферму.
— Но Лесной Абагур — это зона.
— И что? Можно поиронизировать для своих. Ну, тех, кто в курсе.
— А Сосновка как тебе?
— Про Сосновку лучше не писать, сосать — некрасиво.
— Но это от сосен.
— Какая разница — слышится-то сосать!
— А Смирновка?
— Слишком по-военному.
Мы влезаем, как черепаха, под горку — сплошная рвётся, чтобы мы въехали туда, где слишком по-военному.
Вот тут дом подруги, там — сестры, чуть дальше дядя и где-то мы катались на велосипедах, но не с ней, и я разбила коленку и чужой звоночек. Я жду, когда пройдёт рыжий кот. Лопоухая машина тупо пялится на нас, криво припаркованная, распластавшаяся по всей ширине дороги. Приходится сигналить, ждать. Выходит мужик, отгоняет — паркует поближе к зелёным деревяшкам, похожим на забор.
— Спасибо! — я ему киваю.
— Да он же не слышит, опусти стекло! Поболтаем.
— Он понял.
Мужчина уходит и мы ползём дальше.
Я что-то хочу показать ей. Полинявшую серым ограду. Парковочное место, выверенное до миллиметра двумя кирпичами. Двух людей.
— Давай, вылезай.
— Знаешь, я не хочу что-то. Может лучше до озера? Ты говорила, здесь есть озеро.
— Река.
— Ну, река, да. Я правда плавать не люблю. Наверняка она переливается зелёным, болотным чем-то.
— Наверняка.
Пока она рассуждает, выходит дедушка, машет нам, улыбаясь. Я знаю, что он свободен, а бабушка на кухне нарезает огурцы с огорода и моет толстый зелёный с белой головкой лук.
— Привет! — я машу ему рукой.
Мне страшно, что он стоит там, будет смотреть теперь, как я паркуюсь. Почему-то забываю, где их машина. Он неразговорчивый, улыбается только.
— Ладно, раз тебе так хочется. Только недолго. А туалет есть?
Она выходит из машины и как-то смешно начинает стоять. Нелепо и по-простому, как ей не подходит. Убирает руки за спину, держится прямо, а ноги чуть согнуты в коленках.
Я паркуюсь, выкручивая руль по десять раз то влево, то вправо. Наезжаю на кирпичи. Выхожу. Киваю на деревянный домик — это туалет.
Она морщится и идёт по грядкам белыми босыми ногами. Я смотрю в окошко — да, оставила туфли в машине. Странная попутчица.
Заглядываю на крыльцо, открываю отчего-то сырую дверь.
— Ну, здравствуй.
Мы обнимаемся, щупая спины друг друга.
— А ты чего приехала? А это кто?
— По делам. Потом.
Бабушка понимающе кивает и морщится от улыбки.
— Ну, проходите, да.
Старая черноватая скамья трещит кожей, по тазикам на столе ромбами раскидана чищенная картошка, грязная лентами кожура. Скумбрию купили. Укроп сорвали. Все, как обычно и раньше.
Она входит.
— Я там бумажку в дыру кинула. Думаю, не засорится.
Приветствие колючее, странное.
— Привет-привет.
Она начинает свою старую песню, колдуя пространством и временем, моей памятью и людьми из неё. Я устала, хочется спать.
— В квартире поспишь. Мы на ночь что ли останемся? Я не хочу. Давай, давай.
Я одна умею водить машину. Ещё дед. Но он отвернулся.
— Да посидите ещё. Не Москва, припаркуетесь как-нибудь.
Бабушка знает, как я боюсь парковаться ночью, словно на кладбище оставленных кем-то автомобилей-мертвецов. Она мне подмигивает — она всегда меня хвалит. Потому что я самостоятельная. Сама вожу машину. Сама её заправляю. Сама смотрю, как какой-то очередной мужик, друг друга, знакомый знакомого, меняет аккумулятор или прикуривает старый.
— Ну, как там, в Москве?
— Спокойно. Как здесь.
— Ну, знаете… у вас там.
Она подхватывает и говорит:
— А ты из Москвы?
Дальше мы говорим о Москве. Зачем она врет, что никогда там не была?
Мне нравится разглядывать солнце за окном, порезанное занавеской на части — причудливые треугольники, кружки и квадраты, неопознанные сетчатые фигурки. Гремит поезд, он лезет на рельсы прямо около соседского участка, там живут глухие, но чувствуют вибрацию, тряску земли. Не могут не чувствовать.
— А вы когда обратно?
— Не знаю еще. Мы пока в квартиру.
— Ну, правильно, правильно.
Я знаю, что в квартире чисто и очень тепло. Грязной ногой касается моей голени — будто бы нам пора. Я назло говорю:
— Мы хотим в баню. Она никогда не была в русской бане!
Бабушка воодушевленно хлопает в ладоши и бежит растапливать баню очередной страницей старого «Вокруг света». Когда-то жгли книги, но я забрала их в багажник, увезла, не читала — положила под кровать. Надо будет ей показать. Может быть, она заберет?
Она смотрит на меня с вызовом. Снимает одежду и идет голая, среди синего, нарастающего темнотой и солнцем, неба. Бабушка встречает её в дверях бани, мешкается и закрывает дверь, идёт ко мне.
— Необычная у тебя подруга.
— Не то слово.
Мы смотрим на закат.
Когда она возвращается с полотенцем на голове, с грязными мокрыми ногами, я пихаю её в машину, машу на прощание бабушке с дедушкой и сажусь за руль. Она в синем халате с красными маками.
— Прикольная у тебя бабуля. И баня ничего так. А ты что, мыться не будешь?
— В квартире есть душ.
— А что тогда здесь устроила?
— Для эстетического эксперимента. Понравилось?
— Как смола плачет по дереву, да. Я сидела и тыкала капли ногтями, они рвались и залеплялись собой же. Баня может сколько угодно простоять, согласна? Это какое-то самолечебное здание.
— Да что ты говоришь.
Пока мы не выехали на трассу, я торможу и достаю из кармана кофты дешевую зажигалку. Щёлкаю.
— А при пожаре?
Она молча закатывает глаза и наконец-то обувается. Я не люблю, как выглядят у людей ноги. Мне стыдно на них смотреть.
— Спасибо.
— За что?
За то, что обулась. Но я не стану ей объяснять — я знаю, она все делает наоборот. Пусть думает.
Мы по ямам въезжаем в ночь. Ночью всякий город красивый. Мало освещённый по углам, он обязательно вспыхивает где-то в районе главной площади. Каждая
