Фантазеры
ОТВАГА
1
В школах изучают океаны:
Тихий, Ледовитый океан…
За окошком в пелене тумана
Движется к востоку неустанно
Кораблей усталый караван.
И мальчишки трогают гитару,
Тонкую гитарную струну.
Тучи растопыренным кальмаром
Медленно ложатся на волну.
Черенками недопетых песен
Через океан обломки мачт.
Значит, ураган накуролесил,
А потом он голову повесил,
Снова проиграв коронный матч.
Юноши идут сквозь океаны,
Попадают в плотную струю,
Но несут сквозь волны неустанно
По широтам, по меридианам,
В голубом безоблачном краю,
Над великой бездной океана
Озорную песенку свою.
Двадцать — это поздно или рано?
Ветра потрясающий таран…
Мальчики поют про океаны,
Юноши уходят в океан.
2
Капитаны третьего, второго —
Мальчики из Риги и Орла —
На стальных морских ракетодромах,
До чего же далеко от дома
Ваша путь-дорога пролегла.
Поводя тяжелыми плечами,
Через океан идут валы…
Службу запивая крепким чаем,
Капитаны вспомнили отчаянных,
Тех, что не сносили головы.
Что они сумели и успели
К сорока простуженным годам?
Головы на лодках полысели,
Капитаны вроде постарели,
Столько раз встречая ураган.
Столько лет на бесконечном марше,
И решать все надо самому.
Постарели или стали старше
Моряки с таким солидным стажем,
Годы уронили за корму.
Сорок — это поздно или рано?
Воздух словно сжиженный метан.
Мальчики поют про океаны,
Капитаны знают океан.
КУРСАНТСКИЕ МОТИВЫ
Рассказы
ПЕРВОЕ УВОЛЬНЕНИЕ
Первое увольнение,
Сколько волненья!
Ночь, проведенная над утюгом.
Завтра — присяга,
Завтра салага
Внешне хотя бы пойдет моряком.
Утро. Задумчиво в зале читальном
С другом бесцельно листаешь журнал.
Дал мелодичною дудкой дневальный
На построенье сигнал.
Грянул оркестр про матросскую славу,
Руки друзей протянулись к тебе.
Знаешь ли? Знаешь… Ты начал октаву
В трудной, упрямой курсантской судьбе.
Раньше шатался в отрогах Урала —
Нож, плащ-палатка и «цейс».
Нынче наглаженный после аврала
В первый отправился рейс.
Мимо витрин, где молчат манекены
В штатских костюмах и шляпах,
Мимо влюбленных, которые, верно,
Мерзнут на каменных трапах.
Мимо… Туда, где за кожаной дверью
Палубой лег пожелтевший паркет.
Девушка в школьном переднике веером,
Может быть, ждет тебя, может быть, нет
Валкой походкой седого старпома,
Улиц вечерних встречая прилив,
Входишь в ворота знакомого дома,
Как в незнакомый залив.
СООБЩИТЕ МАМЕ…
Электричка изогнулась на повороте, исчезая за синеватым сугробом. Теперь уже некуда торопиться. Электричка ушла в Москву, а они остались здесь, рядом с Анкиной дачей.
«Сорок пять километров до Москвы и шестьсот семьдесят пять до Ленинграда. В Москве — мама, в Ленинграде — училище, которое сразу и за маму, и за папу, и за родную сестру. А я здесь, и, оттого, что рядом Анка, здесь центр моей вселенной, и никуда бы не надо отсюда ехать, но мама ждет…» — думает Кирилл и делает шаг к Анке.
Анка стоит на краю платформы, смотрит вслед уходящей электричке. Спина под серым пальто вытянута и напряжена. Такой бывает спина у прыгуна на десятиметровой вышке, когда внизу зеленеет бассейн и беспристрастно ждет судейская коллегия.
Кирилл хочет сказать: «Что ты, Анка, ничего страшного, мы поймаем попутку. Знаешь, когда опаздываешь из увольнения, то хороши все транспортные средства. Один раз я даже возвращался на поливальной машине». Кирилл делает еще один шаг и останавливается, вдруг поняв, что Анка не улыбнется, услышав про поливальную машину. И, чтобы хоть чем-нибудь заполнить паузу, Кирилл смотрит на часы и спрашивает:
— Какое сегодня число? — словно сам отлично не знает, какое сегодня число.
Когда люди говорят о времени, они всегда смотрят на часы. И еще они смотрят на них, когда не хотят, чтобы видели их глаза. Но Анка, как всегда, все поймет. Да, она всегда все понимает с того самого дня — опровергнутой теоремы и покалеченного велосипеда. Странно, что это было почти четыре года назад.
* * *
На второй год Кирилл остался потому, что проболел четыре последних учебных месяца, и, хотя относительно исправно занимался дома, не стал спорить с матерью, когда она решила, что зачеты за целую четверть и потом экзамены — это лишнее напряжение.
Кирилл знал: мать тяжело переживает, когда он в чем-нибудь не соглашается с ней сразу. Он понадеялся: в школе маме объяснят, что она не права, и тогда он свободно сдаст и зачеты и экзамены и перейдет в девятый класс.
Кирилл не сомневался в этом. Память у него была прекрасная. Однажды, выучив урок, он считал, что с ним покончено, и отвечал уверенно, но равнодушно, и оттого без особого блеска. За это ему ставили твердые четверки. Да, внутренне Кирилл был уже в девятом классе. Но произошло неожиданное: преподаватели с матерью тоже не стали спорить и оставили его на второй год.
Кирилл сначала удивился, потом обиделся и, наконец, пожалел их, пожалел, как зрячий жалеет слепых, решив использовать год для серьезных занятий логикой, математикой и гимнастикой. «Еще стихи», — добавил он и сразу постарался забыть об этом.
Кирилл спокойно начал новый учебный год, не представляя, что будут и снисходительные взгляды одноклассников, и вежливое презрение педагогов, которые, как многие люди, видят лишь следствие, не задумываясь о причинах.
— Кирилл Умаров, прошу к доске, — негромко произнес математик, — докажите-ка мне, пожалуйста, все теоремы о свойствах углов треугольника.
И Кирилл неожиданно для самого себя решил на опыте проверить логические постулаты. Для начала он взял и доказал, что сумма трех углов треугольника совсем не равняется двум d.
