Владимир Васильевич Каржавин
Спасители града Петрова
Роман
Пролог
Колёса вагона наигрывали привычную железнодорожную мелодию. Вагонные окна выходили на север, исправно работали вентиляторы, и июльская жара не ощущалась. В купе было трое. Четвёртый пассажир, который всю дорогу не отрывался от ноутбука, сошёл ночью на одной из станций.
– Так, значит, в Санкт-Петербург? – спросил седой мужчина с суровым взглядом слегка выцветших серых глаз.
– Вот решили, будем поступать, – ответила за молодого человека женщина приятного вида, по лицу которой без труда можно было определить, что она его любящая мама.
– И куда, если не секрет?
– Думаем, в финансово-экономический.
– Нет, мама, в университет! – решительно заявил молчавший до этого юноша; элегантные, едва приметные очки слегка двинулись на его лице. – Только в университет!
– Ну, хорошо, хорошо, Артём, пусть в университет. Но тогда, на юридический, ведь его заканчивал наш президент.
– Нет, мама, я хочу изучать историю.
С этими словами тот, кого звали Артём, не желая выяснять отношения при посторонних, встал и вышел из купе. Мама проводила его укоризненным взглядом и вздохом. Видно было, что диспут на тему: куда пойти учиться, остался в семье незавершённым.
– И в кого он у меня такой, – негромко произнесла женщина так, чтобы сыну не было слышно. – С 1-го класса отличник, имеет высокий ЕГЭ… Тётя его, моя родная сестра, заместитель декана в финансово-экономическом… Сейчас большинство молодёжи идёт в экономисты, юристы, управленцы, а мой заладил: история, история… хочу на исторический…
– Но это же хорошо, у парня есть мечта.
– Мечта? Что он будет иметь с этой мечты? Его отец – известный в городе адвокат. Я… кстати, извините, не представилась – Людмила Викторовна.
– Очень приятно, Багрянцев Иван Фёдорович.
– Взаимно… Так вот, я главный бухгалтер крупной фирмы. А кем будет наш единственный сын, если закончит исторический? Работником архива? Школьным учителем?
По лицу собеседника пробежала тень, но видно было, что он владеет своими эмоциями.
– Я не до конца представился: полковник в отставке, а ныне учитель истории гимназии № 2 города Пскова. Как говорится: прошу любить и жаловать.
Людмила Викторовна молчала. Видно было, что она крайне смущена своими поспешными выводами о значимости профессий.
– И ничуть не жалею, – добавил Багрянцев для убедительности.
– Но у вас, как у полковника, большая пенсия. Зачем же вам ещё учительствовать? – прервала молчание Людмила Викторовна. – Один наш хороший знакомый, тоже полковник в отставке, открыл в городе автосервис.
Багрянцев не ответил, не считал нужным. Но мог бы ответить, мог бы рассказать, что с детства любил историю, но после гибели отца, тоже человека в погонах, пошёл в военное училище.
Голос у Багрянцева был, как принято говорить, ярко выраженный, командирский. Его разговор с Людмилой Викторовной дошёл до стоящего в тамбуре Артёма.
– Так вы историк? – спросил он, вернувшись в купе.
Полковник в отставке с интересом посмотрел на молодого человека.
– Историк? Это сказано слишком громко. Я учитель истории и возглавляю местное общество краеведов.
По лицу Артёма было видно, что он хочет что-то сказать, но не решается. И всё-таки вопрос прозвучал:
– Простите, не могли бы вы меня немного поэкзаменовать?
– Каким образом?
– Ваш вопрос – мой ответ.
Багрянцев скупо улыбнулся: молодой человек был ему симпатичен.
– Давай, попробуем. А чья история тебя интересует больше: отечественная, зарубежная?
– Пожалуй, отечественная.
– А период?
– Период? С момента начала царствования Романовых.
– Кстати, в каком году был призван на царство первый из Романовых?
– В одна тысяча шестьсот тринадцатом, Михаил Романов.
– А завершилось правление династии?
– В одна тысяча семьсот шестьдесят первом.
– Ты уверен в этом? Не в девятьсот семнадцатом?
– Если подходить юридически, то нет. Династия Романовых завершилась с момента смерти императрицы Елизаветы Петровны. Заступивший на престол Пётр III был уже представителем Гольштейн-Готторпской династии, хотя считался Романовым.
Людмила Викторовна листала иллюстрированный журнал, временами поглядывая то на экзаменатора, то на экзаменуемого. Процесс отклонения сына от экономики и юриспруденции в сторону истории ей явно не нравился.
– Что ж, неплохо, пойдём дальше, – изрёк Багрянцев. – А вот скажи, чем принципиально отличается восстание Пугачёва от восстания Разина? Я имею в виду – в организационном плане.
На минуту Артём задумался. Крестьянские восстания с давних пор интересовали его. Разин, Болотников, Пугачёв… а в Европе – Жакерия, восстание Уота Тайлера… Он глянул в окно: мелькали деревья, поляны, просёлочные дороги.
– Наверное, тем, что у Стеньки Разина войско представляло большую шайку разбойников. У Пугачёва же было что-то, похожее на регулярную армию.
– Что конкретно?
– Планировались наступательные действия. Войско делилось на полки. Был свой Военный совет. Была армия.
– А причина?
– Думаю, простой казак был не в состоянии так организовать своё войско. Ему кто-то хорошо помог.
– Кто же?
– Не знаю. Материалы допросов сподвижников Пугачёва были уничтожены. Могу только предположить, что это были представители страны, заинтересованной в ослаблении Российской империи.
Теперь уже задумался Багрянцев. Он часто задавал этот вопрос и себе, и коллегам. И вот теперь слышит мнение будущего студента-историка.
– Что ж, неплохо, неплохо… Пора перейти в век XIX, к Наполеоновским войнам. Скажи, пожалуйста, кто и когда въезжал в Париж во главе русских войск?
– Император Александр I и Барклай-де-Толли.
– В чём заслуга генерала Витгенштейна?
Артём не ответил. В купе стало тихо; лишь по-прежнему мерно отстукивали вагонные колёса. Багрянцев понял: молодой человек не знает. Его охватила досада. Этот парень нравился ему всё больше и больше. И вот… А как хотелось, чтобы он ответил на этот вопрос, ведь кого ни спроси, никто не знает.
И Артёму было неловко. Чтобы как-то загладить своё незнание, он неуверенно проговорил:
– Могу ошибиться… Витгенштейн герой Бородинской битвы. По-моему, он был у кого-то начальником штаба. У Кутузова?
– Нет. Начальником главного штаба армии был Беннигсен, – тяжело вздохнул
