Составление, подготовка текста и комментарии В.М. Боковой и Л. Г. Сахаровой;
вступительная статья А.Ф. Белоусова
Серия выходит под редакцией А.И. Рейтблата
Оформление серии Н.Г. Песковой
Художник тома А. Бондаренко
И 71 Институтки: Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц / Сост., подг. текста и коммент. В.М. Боковой и Л.Г. Сахаровой, вступ. статья А.Ф. Белоусова. Изд. 4-е. — М.: Новое литературное обозрение, 2008. — 576 с., ил.
© В.М. Бокова, Л.Г. Сахарова.
Составление, комментарии, 2008
© А.Ф. Белоусов. Вступ. статья, 2008 © Новое литературное обозрение.
Художественное оформление, 2008
ИНСТИТУТКИ
5 мая 1764 г. Екатерина II подписала указ об учреждении Воспитательною общества благородных девиц. Воплощались в жизнь просветительские планы императрицы и ее окружения «преодолеть суеверие веков, дать народу своему новое воспитание и, так сказать, новое порождение»[1]. Это учреждение должно было создать «новую породу» светских женщин, которые в том же духе воспитают своих детей, продолжающих их дело, что в конечном счете цивилизует все общество: смягчит нравы, одухотворит его интересы и потребности.
Образование, которое давалось питомицам Воспитательного общества, соответствовало «тому духу, тому психическому строю и практическим навыкам, какие сложились в золотую пору нашего дворянского быта — быта очень твердого, очень высокого, о котором мы можем судить по множеству художественных отражений литературы, который мы все невольно любим уже в этих отражениях»[2]. Основное место в учебной программе уделялось тому, что считали необходимым для светской жизни: изучению языков (прежде всего — французского) и овладению «дворянскими науками» — танцами, музыкой, пением и т. д. Этих умений было более чем достаточно, чтобы иметь репутацию не просто образованных, но «ученых» девушек.
Однако первостепенное значение придавалось другому, о чем свидетельствует название первого в России учебного заведения подобного типа — «Воспитательное общество благородных девиц». Основной целью было образование сердца и характера. Выработка «хороших манер» и светского «благородства» должна была помочь питомицам Воспитательного общества занять видное положение в обществе, чтобы воспитанная в них «привычка» к добродетели подняла его нравственный уровень. Сколь бы ни противоречило действительное положение дел в Воспитательном обществе замыслам его основателей, следует все же согласиться с историком женского образования в России, считавшей, что воспитание здесь «было во всяком случае выше того, какое до тех пор давалось девушкам в частных домах и пансионах, и <…> воспитанницы <…>, несмотря на аристократический дух заведения, выходили из него более человечными, более развитыми и менее зараженными предрассудками, нежели другие девушки»[3].
В соответствии с просветительскими теориями создания «новой породы» людей Воспитательное общество благородных девиц было училищем закрытого типа. Начиная с пяти-шести лет (возраст, который служил гарантией того, что девочки еще не испорчены окружавшей их невежественной средой), они воспитывались в строгой изоляции от дома, которая прерывалась лишь в дни свиданий с родственниками, проходившими под бдительным надзором персонала училища. Эти «казенные затворницы», как назвал их Александр Бенуа[4], чаще видели императрицу и придворное общество, чем своих близких. Особенное впечатление производили встречи с выдающимися деятелями русской культуры (ср.: «она на всю жизнь сохранила воспоминания об институте, о Петербурге, и это были самые светлые ее воспоминания. <…> Я помню ее рассказы о Жуковском, который приезжал к ним на выпускной экзамен, — о том, какое необыкновенно кроткое было у него лицо и какие удивительно добрые были у него глаза. О том, какой высокий, толстый, седой и тоже добродушного вида был человек Крылов, также приезжавший к ним на этот экзамен. Она видела где-то на вечере или на балу Пушкина. Видела Брюллова и, как все люди того времени, была в восхищении от его “Последнего дня Помпеи”… Она была чуть ли не единственная женщина в целом уезде, которая читала немногочисленные тогдашние журналы и книги… <…> Все эти воспоминания и люди в ее рассказах были какие-то восторженные, сантиментальные, но они, во всяком случае, не давали ей всецело погрузиться в мир наливок, варенья, соленья, в мир талек и оброков»[5]). От остального мира, погрязшего в «суеверии» и «злонравии», защищали стены Воскресенского девичьего монастыря, в которых размещалось Воспитательное общество благородных девиц.
Монастырь начал строиться еще при Елизавете Петровне на месте принадлежавшего ей Смольного дворца и был открыт одновременно с Воспитательным обществом. Этой чисто символической ролью и ограничивалось значение монастыря для Воспитательного общества. В 1809 г. он был преобразован во Вдовий дом и окончательно упразднен в 1868 г. Женские училища, открывавшиеся с конца XVIII в. и постепенно образовавшие систему учебных заведений (они подчинялись канцелярии императрицы Марии Федоровны, а после ее смерти — IV отделению Собственной его императорского величества канцелярии), уже не имели никакой связи с монастырями, сохраняя при этом строжайшие традиции интерната образца Смольного монастыря, как в неофициальном обиходе обычно называли Воспитательное общество благородных девиц. Изменения, произошедшие в женских училищах при императрице Марии Фе-одоровне, когда стали принимать девочек более старшего возраста (девяти-десяти лет), а срок обучения был сокращен до шести лет (в Воспитательном обществе — до девяти), не коснулись основного принципа их внутреннего устройства. Изоляция от внешнего мира воспитанниц государственных женских училищ, которые обычно получали наименование «институтов», была значительно большей, чем это практиковалось в частных учебно-воспитательных заведениях закрытого типа (пансионах). Институтское затворничество смягчается лишь с 1860-х гг., когда стало дозволяться увольнение воспитанниц домой (сначала только на каникулы, а затем и в праздники), а в институтских классах начали появляться приходящие девицы. Однако до самого своего конца институты в основном сохраняли закрытый характер, резко отличаясь от открытых учебных заведений (какими были, например, женские гимназии).
Особые условия воспитания в женских институтах хотя и не создали «новую породу» светских женщин, но сформировали оригинальный женский тип. Об этом свидетельствует само слово «институтка». Его семантика не исчерпывалась обозначением воспитанницы женского института: слово «институтка» имело и более общий смысл (отсутствовавший у «гимназистки» или «курсистки»), означая любого человека «с чертами поведения и характером воспитанницы подобного заведения (восторженном, наивном, неопытном и т. п.)»[6] («Что ты такое, Анциферов, не поймешь, институтка какая-то, — говорил, например, один из одноклассников будущему историку и культурологу Н.П. Анциферову. — Пишешь об игре в какие-то куклы (т. е. рыцарей), ведешь дневник, записываешь про
