Валерий Чумаков
Эректорат депутата Чичикова
— Михаил Семенович, — приятным женским голосом замурлыкал коммутатор, — К Вам Павел Иванович Чичиков.
— Ну что ж, — хозяин кабинета, грузный, неповоротливый мужчина с двойным квадратным подбородком и крупной, в полголовы, залысиной, скомандовал, — подавай его сюда.
Где-то в глубине необъятного помещения чуть скрипнула массивная дубовая дверь, и на пороге показался маленький, кругленький, человечек, являвший собой полную противоположность принимавшему его Михаилу Семёновичу Собакевичу, человеку очень влиятельному, и даже, более того — почти что первому лицу в правительстве. Павел Иванович, шаркая ножками и то и дело кивая головой, будто здороваясь, подошёл к огромному Т-образному столу, за которым восседал сам хозяин. На маслянистой физиономии Чичикова застыла его знаменитая неснимаемая улыбка, выражавшая одновременно и радость от встречи, и уважение перед чином, и надежду на понимание, и какие-то тайные, но, несомненно, важные намёки, и ещё Бог весть что такое непонятное.
— Павлу Ивановичу — наше нижайше почтение, — пробасил Собакевич. Он попытался приподняться и даже, кажется, поприветствовать гостя, но не справился с беспощадной силой земного притяжения и снова рухнул в жалобно заскрипевшее под страшной тяжестью кресло, — Прошу покорнейше присаживаться!
Хозяин кабинета широким жестом обвёл весь кабинет, словно бы предлагал присесть сразу везде, на все кресла и стулья. Чичиков вежливо ответил на приветствие, отодвинул ближний стул и осторожно присел на самый краешек, аккуратно сложив на коленях пухленькие ладошки. Минуты полторы продолжалось тягостное молчание. Наконец Чичиков, видя, что Собакевич начинать разговор не собирается, взял инициативу на себя:
— Мы, давеча, с господином Маниловым сидели в его офисе и о Вас вспоминали. Он всё сокрушался, что Вы к нему в его фракцию «МанГо» никак не загляните.
— А ну его, — отмахнулся Собакевич, — пустой человек, да ещё и мошенник. Всё прожекты строит, как Россию-матушку спасти, а сам только и думает, как в правительство поскорее пролезть. А сам-то — посади его в моё кресло спикера, так он полстраны мигом уворует. Он да его дружок по фракции городничий, это ж разбойники, каких свет не видывал. Бони и Клайд!
— Ну конечно, господин Манилов не идеальный пример для подрастающего поколения, однако, хочу Вам сказать, назначение госпожи Коробочки министром культуры — очень мудрое решение. Госпожа Коробочка — очень, просто чрезвычайно тонкий и дальновидный политик…
— Дура набитая, — Собакевич недовольно поморщился, — Отменила дотации на культуру, всё боится, что её актёры да режиссёры надуют. Говорит: поеду по заграницам, приценюсь там — почём государства за культуру доплачивают, а там решим. Да кому она там, за границей, со своей культурой нужна. А по мне так там, где из земли газ качают — там она и культура! Вот так.
— Ну да, я, честно признаться, замечал у неё некоторое недомыслие. Но уж вот начальник Госналогслужбы — действительно, очень достойный государственный человек.
— Это Плюшкин-то? Насоздавал уже столько налогов, что и сам всех не упомнит. Поверь моему слову: дурак он, дурак и есть. Дурак, куркуль и мошенник. Всех предпринимателей разорил, весь народ обобрал, а сам ни с чем остался. Попробовал, было, даже на меня пасть разинуть, да поперхнулся, Теперь вот пятки лижет, на голове уж смотри какую лысину вылизал. А ещё сунется — шею сверну. Я человек простой.
— Очень верно, очень, — Чичиков в волнении даже поцокал языком. — А что Вы скажете о господине Ноздрёве? Не правда ли, очень энергичный молодой человек. И какую партию себе выгодную взял!
— Да пустозвон этот ваш Ноздрёв. Пустозвон и пустобрёх, — Собакевич в сердцах хлопнул ладонью по столу, на что тот ответил жалобным скрипом, — окопался у меня в Думе со своими Демократическими либералами, как на трибуну выйдет, так уж его и регламентом, и силой не остановить. А сам только и знает, как по клубам скандалить да сабантуи в «Праге» устраивать. Только и умет, что водку жрать да пьянствовать, а туда же, в президенты лезет. Хочу, говорит, сапоги в океане вымыть. Да какие сапоги, он лицо-то никогда не моет. Моя б на то власть, так я бы его кнутом хорошенько высек, чтоб не ерепенился, да нельзя: имидж подпорчу. Я ж политик демократичный, выдержанный. Вот так.
Хозяин кабинета сделал паузу и, опустив голову ниже плеч, с каменной тяжестью в голосе сказал, обращаясь даже не к Чичикову, а в какую-то одному ему ясную пустоту:
— И вообще, все они здесь, что в правительстве, что в Думе душегубы и христопродавцы. По всем Бутырка плачет. За тридцать серебряников готовы не то что меня, — всю Россию в бараний рог согнуть, масонам за доллАры да за евры продать. Один только хороший человек есть — Президент… Да и тот, между нами говоря, … Н-да-а.
Некоторое время они опять сидели молча.
— Михал Семёнович, — нарушил, наконец, тишину Чичиков, — а ведь у меня к Вам дельце есть.
— Какое дельце?
— Да так, пустяшное…
— Ну так говорите!
— Да, в общем-то, и не дело вовсе, а так, просьбишка одна…
— Так излагайте, не томите.
Чичиков начал издалека. Он поведал о том, что ещё в начале века Россия была очень богата и влиятельна, но затем, вследствие известных причин, её развитие затормозилось, держава пришла в упадок, и только нечеловеческие усилия тогдашнего руководства помогли вернуть ей если не богатство и процветание, то хотя бы страх и уважение соседей. С теплотой и сердечностью отозвался он о процессе коллективизации, являвшемся, по его словам, ничем иным, как реставрацией крепостного права. Рассказывая о пережитой войне, он особенно упирал на руководящую и направляющую роль коммунистической партии и партийного руководства. Тем обиднее было, уверял Чичиков, обвинять их в произошедшем развале Империи. Далее он прошёлся по процессу перестройки, похвалил либерализацию экономики, поругал гласность, помянул оба путча («Ведь идея-то была хорошая!»). Наконец он напомнил о произошедшем по вине политиков экономическом кризисе и дефолте, в результате которого рубль, спокойно до поры летавший в валютном коридоре, вошёл вдруг в крутой штопор и обещал вот-вот разбиться, поранив осколками половину страны. Тут он весьма лестно отозвался о новом руководстве, коему («с вашей, глубокоуважаемый Михаил Семёнович, мудрой помощью…») неимоверными усилиями удалось остановить сползание страны в пропасть. Однако, такое укрепление России, по словам гостя, никак не могло устроить заграничные страны.
— Поверьте, Михал Семёнович, уж я-то их знаю. Сколько натерпелся за честность свою, будучи на службе по таможенной части…
И вот эти враги, имея, безусловно, мощный экономический ресурс, сейчас пытаются подорвать могущество страны изнутри, внедряя
