Боб ШОУ
Счастливейший день в твоей жизни
Джин Бэннон прижала к себе младшего сына. Вдруг начали слезиться глаза, она быстро-быстро заморгала. Восьмилетний Филип прилип к ее плечу. Его лоб был сухим и холодным, а волосы пропитаны свежестью — это напомнило ей запах белья, только что снятого с веревки во дворе. Джин почувствовала, что ее губы дрожат.
— Поглядите на нее, — сказал Дуг Бэннон насмешливо. — Уже начинает хлюпать. А что бы творилось, если бы Филип уезжал в школу на много лет?
Он наклонился к ней, сгорбившейся, прижавшейся к мальчику, погладил по голове. Веселый взгляд его был полон уверенности и достоинства. Оба старших сына улыбались, на лицах было выражение превосходства.
— Мама — тип, расточительный эмоционально, — сказал десятилетний Бойд.
— Это свидетельствует о духовной готовности принести себя в жертву, — сказал одиннадцатилетний Теодор.
Джин беспомощно посмотрела на них. Взгляд их умных глаз был полон того, что она научилась ненавидеть с тех пор, как они прошли через «Ройал Роуд», — этого проклятого снисхождения.
— Мальчики! — резко бросил Дуг Бэннон. — Больше почтения к матери!
— Благодарю, — сказала Джин, на самом деле не чувствуя благодарности. Она знала, что Дуг одернул сыновей не из-за того, что она волнуется, а чтобы сгладить любые возможные трения, которые могли бы отрицательно повлиять на развивающиеся характеры мальчиков. Она прижала к себе Филипа так сильно, что мальчик начал неуверенно высвобождаться, напоминая ей, что так и так, скорее всего через несколько лет, ей пришлось бы с ним расстаться…
— Филип, — прошептала она с отчаянием в его холодное ухо. — Что мы видели в фильме, на котором были вчера?
— Пиноккио.
— Правда, было интересно?
— Ради бога, Джин! — Дуг Бэннон резко оторвал их друг от друга. — Пойдем, Филип, ты не можешь опоздать к началу своего единственного дня в школе.
Он взял Филипа за руку, и они пошли по блестящему, слегка пружинящему полу к холодной зеленой приемной «Ройал Роуд». Джин смотрела, как они идут, рука в руке, чтобы влиться в собравшуюся в приемной толпу детей и родителей. Филип, как обычно, немного косолапил, и она поняла — вдруг внезапно укололо в сердце, — что он боится предстоящего. Но все равно не обернется…
— Ну, пришла и его очередь, — с гордостью сказал десятилетний Бойд. — Надеюсь, папа приведет его завтра на практику. Мне пригодилась бы его помощь.
— В моем бюро больше места, — сказал одиннадцатилетний Теодор. — А кроме того, на будущей неделе мы кончаем подготовку нового Устава о поручительстве, и я буду занят дюжиной дел о возмещении убытков. Так что он больше понадобится мне, чем тебе.
Оба были младшими совладельцами в юридической фирме Дуга Бэннона. Джин посмотрела на умные лица своих детей, и вдруг ее охватил страх. Она отвернулась и отошла в сторону, стараясь сдержать рыдания. Вокруг стояли родители — самодовольные, торжествующие. Она смотрела на них, и ей все труднее становилось сдерживаться.
В конце концов она воспользовалась единственным возможным путем к бегству: вошла в почти пустой выставочный зал «Ройал Роуд». Гордую историю академии иллюстрировали сверкающие голограммы под аккомпанемент мягкого механического шепота.
Дальше был выставлен портрет Эдварда Мартинелли, основателя академии и руководителя группы ученых, работавших над совершенствованием метода корковых манипуляций. Его голос, записанный на пленку за несколько месяцев до смерти ученого, зазвучал в ушах Джин:
«С тех пор, как знание стало самым мощным оружием из доступных человеку, его главным союзником в борьбе за существование, люди искали способ ускорения процесса обучения. В середине двадцатого века общество достигло точки, когда от людей свободных профессий требовалось тратить треть своей активной жизни на непродуктивное усвоение знаний…»
Джин перестала вслушиваться в старательно модулированный голос. Она уже дважды слышала эту запись. Примененные академией дополнительные средства: многослойный гипноз, психохимия, электронная модификация белковых цепочек в мозгу, многократная запись — все это ее не интересовало, все было неважно по сравнению с конечным результатом. А результат был таков: любой ребенок при соответствующем уровне интеллекта мог обладать всеми формальными знаниями, которые получал бы десять лет в школе, а потом в университете, — через два часа после начала их записи в его мозгу.
Однако, чтобы быть принятым в эту академию, ребенок должен обладать коэффициентом интеллекта не менее 140 и иметь семью, которая может себе позволить выплатить наличными полную сумму, примерно равную стоимости обучения обычным способом. Именно поэтому лица родителей в приемной сияли такой гордостью. Потому и Дуг Бэннон, известный своей флегматичностью, смотрел на всех твердым, ясным взглядом человека, который выполнил свой долг. Он был отцом трех сыновей без единого недостатка, у каждого — коэффициент, позволяющий зачислить его в группу гениев. Он удачно провел их через сложную процедуру отбора, которая многим преграждала путь в «Ройал Роуд». Немногие мужчины могли похвалиться такими достижениями, и немногим женщинам представилась возможность разделить с ними эту честь.
«Но почему же, — думала Джин, — это случилось именно со мной? И с моими детьми? Почему я не так одарена умом, как Дуг? Тогда „Ройал Роуд“ приближала бы ко мне детей вместо того, чтобы…»
Движущаяся дорожка тихо несла ее, а живая выставка убедительно шептала о преимуществах «Ройал Роуд» над старой, изжившей себя, преступно расточительной системой обучения. Голос говорил о невероятном счастье Филипа, родившегося в то время, когда благодаря высочайшим достижениям человеческой техники он мог получить ученую степень в области права за два коротких часа. Джин не слушала, глубоко погрузившись в отчаяние.
Сразу же после церемонии вручения диплома Джин извинилась перед Дугом и детьми и, прежде чем они успели запротестовать, поспешно вышла из зала и вернулась в машину.
Она закурила и сидела тихо, глядя на сверкающие автомобили по соседству, пока не подошел Дуг с ребятами. Дуг сел за руль, а мальчики разместились около него, смеясь и толкаясь. Сидя позади, Джин чувствовала себя отделенной, отрезанной от остальной части семьи. Она не могла оторвать взгляда от красивой головы Филипа. Ничто еще не указывало на перемены, происшедшие в его мозгу, он выглядел как обычный здоровый восьмилетний мальчик…
— Филип! — выкрикнула она, охваченная внезапным порывом.
— В чем дело, мама? — повернул он голову.
Слыша слезы в ее голосе, Теодор и Бойд тоже обернулись. Три розовых, почти одинаковых лица глядели на нее с холодным любопытством.
— Ничего, я… — душащая судорога гортани не дала ей закончить.
— Джин! — В голосе Дуга Бэннона звучало уже раздражение, он сжал руль, костяшки пальцев просвечивали сквозь кожу цвета старой слоновой
