Лев Абрамович Кассиль
Часы на башне
Часы на башне
У меня есть записная книжка. Куда бы я ни поехал, куда бы ни отправился, она у меня в кармане. Она со мной, когда я работаю, гуляю или толкую с пионерами у лагерного костра, искры которого летят к ночному небу и остаются там звездами…
С этой книжечкой я летал на самолетах, плавал на корабле в далекие страны. Три раза я терял ее и трижды находил снова. Днем я не расстаюсь с ней, а на ночь кладу под подушку, чтоб записывать хорошие сны, видеть которые я очень люблю.
Когда подходит полночь и ночь уже готова повернуть на завтра, раздается голос Москвы:
– Слушайте Красную площадь и бой часов с кремлевской башни!
И во всех краях большой нашей страны, во всем круглом мире люди, затихнув, слушают, как играют часы на башне Кремля:
Би-им, бюм-бум-бом, бэ-бам!..
Мы сверяем свои часы и тихо говорим про Москву, про звезды на башнях и про того человека в Кремле, с сердцем которого бьются в лад сердца всех добрых и смелых людей.
Вот рассказы, которые я записал в свою книжку, слушая, как бьют часы на башне.
Слова командира
Сталина не было видно, когда Борька Строков скомандовал своим: «Приготовиться!» и взглянул опять на мавзолей. Только легкое облачко вилось за плечом Ворошилова, там, где прежде стоял Сталин. Сквозной голубоватый дымок растворялся в жарком июльском воздухе. И Борька догадался: это курится трубка Сталина. Должно быть, он утомился и присел там, сзади, отдохнуть.
Целый месяц воображал Борька, как поведет он по Красной площади свой батальон. Грохнут барабаны, запоют трубы, качнутся знамена, «марш!» – и сам Сталин увидит его, Борьку Строкова… А сейчас, как нарочно, товарищ Сталин не смотрит.
А команда уже дана и знамена распущены – красные, голубые, зеленые. И солнце просвечивает сквозь шелк, то красное, то голубое, то зеленое солнце. Мальчики и девочки стоят, как стоят бойцы на параде, плечо к плечу. И ряды их отбрасывают тень, такую же плотную и зубчатую, как тень Кремлевской стены.
Би-им, бюм-бум-бом, бэ-бам!.. – проиграли часы на башне. Главный капельмейстер поднял свою указку, и на весь белый свет грянул торжественный пионерский марш.
Третьим пошел батальон Бори Строкова. В эту минуту Борька заметил, как Ворошилов, обернувшись назад, потянул кого-то за руку. И у гранитного барьера тотчас появился Сталин. Он вытер платком усы. Потом он поправил обеими руками фуражку: левой рукой тронул сзади околыш, а правой – козырек. Ворошилов показывал на площадь, на ребят. Сталин за кивал головой и засмеялся.
«Вот он сейчас смотрит на нас, – думает Борька, приближаясь к мавзолею, – наверно, и меня видит. Такой маленький, думает, а уже так хорошо командует! Как, интересно, его фамилия?»
Борька задрал голову, выпятил грудь что есть духу, жестоко размахивает руками, и глаза у него готовы выпрыгнуть – вот как он их растаращил! Ему кажется, что чем шире он сам раскроет глаза, тем лучше и его увидят.
Уже про всё на свете забыл Борька. Забыл, что за ним идет его батальон, что он командир, что ему…
Он опомнился только тогда, когда чуть не наступил на пятки мальчику, который шагал в последнем ряду второго батальона. Еще секунда – и Борька врезался бы в чужой батальон. Он с ужасом оглянулся и увидел, что его батальон остался далеко позади, ребята не могут поспеть за увлекшимся командиром, а командир совсем оторвался от своих, да и шагает уже не в ногу со всеми.
У Борьки вмиг нажгло уши и щеки, будто он смаху в крапиву влетел. Он разом сменил ногу, сделал шаг на месте, и батальон подтянулся к своему командиру. Но теперь уж лучше было не оглядываться назад, на мавзолей, где Сталин и Ворошилов, должно быть, всё заметили…
Большая пятиконечная тень от звезды, что на башне Кремля, прохладно касается горящих щек Борьки.
Конец парада…
Сердились после пионеры на Борю Строкова.
– Чуть ты весь парад нам не испортил! – на падали они на своего командира. – Счастье еще твое, что недалеко ускакал – спохватился!
Ничего не мог сказать Борька и пошел домой.
Вечером к нему приехал дядя Гора, командир, который готовил ребят к параду.
– Ну, герой, как?.. Да ты что это? Переживаешь всё?
– Я думал всё про него, – забормотал Борька, – и всё смотрел, смотрел и сбился нечаянно. Не знаю даже как!.. Когда наши на Хасане воевали, так они все тоже про Сталина думали. И вон как победили! А у меня по чему-то…
Борька отвернулся и больно ударил себя кулаком по колену.
И тут командир, настоящий боевой командир Красной армии, дядя Гора, объяснил Борьке, почему у него так получилось.
– Да, – промолвил дядя Гора, – наши бойцы шли в бой, думая о Сталине. Думать о Сталине – это значит помнить, что всему народу и Сталину важно, чтоб ты сделал свое дело хорошо. А ты вот как раз о деле-то своем, о командирском долге, и забыл. Вот оно и получилось.
Борька молчал. Дядя Гора положил руку ему на макушку и качнул сперва в одну сторону, потом в другую:
– Ну чего ты тут расстраиваешься? Ну, немножко сбился, потом сразу в ногу попал. Кроме нас, никто и не заметил. Славно прошли.
Гость
С утра они ждали гостя, Володя и Наташа.
Вынесли столик в сад, потащили туда соломенное кресло. Поочередно бегали то и дело на кухню и ко мне, выпрашивая то тарелку, то яблоко, то терку, то чистую бумагу. Потом оба очень долго и тщательно умывались, хотя до обеда было еще далеко. А Володька нацепил значок «Да здравствует 1 Мая!», хотя был уже июль.
Наташа заботливо осматривала столик. Всё Володино и Наташино богатство, все их заветные сокровища были выложены на стол. Взятая у меня бумага была постелена как скатерть. Лежала батарейка от карманного фонарика. Рядом с ней стояла моя старая чернильница. Из нее торчали анютины глазки. Посередине стола на чистом блюдечке лежало тугощекое яблоко. В открытой жестянке из-под зубного порошка сложены были шарики, скатанные из глины. Наташа суетилась около стола, а Володя беспрерывно подбегал к воротам и выглядывал на дорогу.
– Не идет? –
