Фредерик Браун, Мак Рейнольдс
Я, Блинчик и марсиане
Хочешь послушать, как Блинчик спас Землю от марсиан? Хорошо, приятель. Это случилось на краю Мохаве, сразу на юг от Долины Смерти. Я и Блинчик были…
— Блинчик, — проворчал я, — ты гроша ломаного не стоишь, с тех пор как разбогател. Слишком раздулся от гордости, чтобы таскаться по пустыне и честно делать дневную норму. Что, я не прав?
Блинчик не отвечал. Не обращая на меня внимания, он брезгливо смотрел прямо перед собой, на песок, на пыль, на маленькие островки кактусов. Да и что он мог ответить? Впрочем, весь его вид ясно говорил о желании поскорее вернуться назад, в Крукеро или же в Бишоп.
Я хмуро посмотрел на него.
— Иногда мне кажется, что тебе с самого начала все это было не по душе, Блинчик. Да, конечно, ты провел большую часть жизни в горах и в пустыне, как и я. И возможно, знаешь их лучше меня. Вынужден признать это хотя бы потому, что это ты, а не я, наткнулся на последнюю нашу жилу. И все равно я не думаю, что ты любишь пустыню и горы.
У меня есть основания так говорить, Блинчик. Сужу по тому, каким ты стал с тех пор, как нам заплатили за эту жилу. Теперь тебе нет нужды ходить с такой кислой физиономией — а именно это выражение не сходит с нее с того дня, когда мы получили деньги в банке. Я тебя всерьез предостерегаю. Ты ведь что делаешь, как только мы оказываемся в Бишопе или в Нидлсе? Прямой наводкой отправляешься в ближайший салун, вот что. И все в городе понимают, что у нас завелись деньжата.
Блинчик протяжно зевнул и ногой взбил облачко пыли. Он ничего не имел против моей болтовни, потому что в пустыне и тому подобных местах всегда приятно услышать хоть чей-нибудь живой голос. Но прислушиваться к моим словам Блинчик не собирался. Впрочем, это меня мало смущало. Я не я буду, если не выложу ему все, что думаю.
— И тебе мало тратить наши деньги в одной забегаловке. Стоит тебе опорожнить галлон пива в одном месте, как ты намыливаешься в следующее. Все вокруг только и толкуют о тебе, Блинчик. Но тебе и на это наплевать. Повторяю, ты так пыжишься от гордости, что тебе безразлична любая болтовня о твоей персоне.
А ведь мы получили совсем не так много денег, чтобы можно было совсем завязать с работой. Стоит нам осесть в городе постоянно, мы в два счета окажемся на мели. Учитывая твою страсть к салунам и пиву. Ну, по крайней мере, ты не напиваешься дома; полагаю, ты воображаешь, что за это я должен быть тебе благодарен.
Блинчик фыркнул в ответ на мои слова и остановился.
— По-твоему, пора разбить лагерь? — спросил я, оглядываясь. — Хотя какая разница? Это место ничуть не хуже любого другого. На дюжину миль вокруг ни капли воды.
Я снял рюкзак у Блинчика со спины и начал устанавливать маленькую палатку. Вообще-то я прекрасно обходился и без палатки, пока не наткнулся на свою жилу — конечно, благодаря Блинчику, — но тот ковбой на складе поймал меня в момент слабости с деньгами в кармане и уговорил эту палатку купить. Естественно, палатка оказалась полное барахло, зато давала Блинчику замечательный повод дуться на меня из-за того, что ему приходилось ее таскать.
Блинчик с минуту наблюдал за мной, затем легким шагом потрусил в сторону в поисках какой-нибудь ослиной еды, которую можно найти в пустыне. Я знал, что далеко он не уйдет и мне не нужно ни стреноживать его, ни за ним присматривать, и поэтому занялся своими делами, позволив ему заниматься своими.
То, что я ему говорил, вовсе не было преувеличением. Он отлынивал от работы на протяжении вот уже многих дней, и причина этого не вызывала сомнений. Блинчик хотел вернуться туда, где мог бы получать свою ежевечернюю норму пива, а заодно и еду по высшему разряду — на закуску. С тех пор как он стукнул копытом по скале и угодил прямо по серебряной жиле, во всех барах всех городков поблизости ему предоставляли кредит. Он запросто заходил внутрь, и бармен наливал ему ведро пива. Блинчик выпивал все до капли и легким шагом устремлялся к следующему бару. Он с ума сходил по пиву. И выпить мог чертовски много.
Может, мне не нужно было позволять ему это делать, но, как я уже сказал, жилу открыл Блинчик, поэтому я решил, что так будет честнее. Временами я, конечно, жалел об этом, как в тот раз, например, когда он по ошибке забрел в развлекательный комплекс в Крукеро и опорожнился прямо посередине танцзала. Хотя разве можно ожидать от осла, чтобы он разбирался в таких вещах, верно? Да и не танцевал там в тот раз никто, поэтому вообще непонятно, из-за чего было поднимать шум. Забавно, что Блинчик никогда не делал ничего подобного в тех местах, где к нему относились хорошо, и я иногда спрашиваю себя почему. Особенно после того случая с марсианами. Но мы еще не дошли до него.
Как бы то ни было, я ворчал и брюзжал на Блинчика; меня самого так и тянуло в город, и, наверно, поэтому я так наседал на своего четвероногого компаньона. Вообще-то посещения города нравились мне меньше, чем Блинчику, — я довольно скоро начинал чувствовать, что сыт по горло всем этим шумом, суетящимися вокруг людьми, домами, спаньем в постели и что нужно драпать оттуда обратно в горы. В этом единственное реальное различие между мной и Блинчиком — в городе он выдерживает дольше.
Спустя полчаса я готовил ужин, и Блинчик, по-видимому, решил, что я не замечу, если он сунет свой нос в палатку. В поисках чего бы стянуть, естественно. Блинчик самый вороватый из всех ослов, которых я когда-либо видел. Если что-то, решает он, его хозяину сильно нравится, то он стащит это «что-то» быстрее, чем успеваешь сказать: «Святая мамалыга». Даже если сам не любит этого и не хочет. Одно время мне смертельно надоело, что он ворует блинчики, которые я готовлю себе на завтрак, и я стал замешивать в тесто много красного перца. Думаете, это его остановило? Как бы не так! Кого угодно, только не Блинчика.
