Мицунари Ганзицу
Заметки
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. КЛЮЧ
Вместо предисловия. Вавилонская башня
Если бы все народы земли говорили на одном языке, переводчики были бы не нужны. Однако на сегодняшний день похоже, что так и будет: технические переводы уже не так актуальны, их делают автоматические программы. Профессия переводчика постепенно уходит исключительно в интеллектуальную сферу, в литературный перевод, в поэтический перевод, хотя некоторые филологи-исследователи доказывают, что перевести поэтическое произведение с одного языка на другой без потерь поэтического образа, «зерна», которое и составляет суть поэзии, невозможно.
При этом мы всё чаще и чаще сталкиваемся с тем, что перевод на другой язык — это, по сути, сотворчество автора и переводчика. То, что дойдёт в итоге до иностранного читателя, — произведение уже не только автора, но и того, кто это стихотворение «воссоздал заново»: прочитал на языке оригинала, осмыслил, «услышал» его заново уже на своём языке и, кроме этого, попытался донести идею, образ, запечатлённые в оригинале, до других читателей, создав, в итоге, новое поэтическое произведение.
Труд переводчика — бесспорно весьма ответственное дело. Мало знать иностранный язык, понимать его нюансы и оттенки смыслов — нужно быть ещё и достаточно чувствительным к поэтическим построениям образа перед читателем, уметь передать его средствами иного языка. Но в том, наверное, и есть подвиг переводчиков, что, несмотря на объективные трудности, они всеми силами доносят до своих читателей, о чём думали, писали авторы иной эпохи и культуры. Да, даже не наши современники: в переводе может сохраниться межкультурный, межнациональный диалог, межпоколенческий диалог с поэтом прошлых веков, чьи произведения скрыты от нас сегодняшних за дымкой столетий, а порой и тысячелетий.
Казалось бы, какое современному человеку может быть дело до тех литературных упражнений, трудов, мимолётных фраз, поэтического стихосложения древнего Китая или Японии, не говоря уже о письменах древних египтян или племени майя.
Однако в этом, наверное, скрыта сама творческая и исследовательская суть человеческой природы: в том, что мы хотим познать окружающий мир и отразить, преломить его, подобно солнечному лучу в оптической линзе, в своём творчестве, изобразить то, что тронуло наши чувства, вызвало душевные переживания.
Конечно, сейчас вряд ли кто-то возьмётся писать гекзаметром, подобно древнегреческому поэту Овидию, но возможность прочесть эти произведения в оригинале представляется достаточно интересной.
Именно такую возможность имели многие воспитанники классических гимназий в Российской империи XIX века: знание древнегреческого языка, латыни, французского, английского языков для гимназистов было делом обычным, они входили в программу обучения, как сегодня родной язык и литература.
Уже в веке двадцатом даже для любознательных читателей такая лёгкость межязыкового культурного обмена и творческого общения была, увы, малодоступна. Хотя у некоторых читателей с возрастом любознательность исчезает, но есть и приятные исключения.
Лично мне тоже пришлось столкнуться с феноменом межкультурного и межвременного диалога в переводе, в разное время жизни, читая переводы древней китайской и японской поэзии. В некоторых случаях при этом не возникало никаких вопросов — понять контекст и тонкости помогали примечания и пояснения переводчиков, вступительные статьи, послесловия учёных — филологов, японистов, синологов. Но чаще вопросы оставались.
Иногда спрашиваешь себя, а нужен ли дословный перевод, «подстрочник».
Мой ответ — нужен обязательно, точно так же, как и необходимы пояснения переводчиков там, где они заменяют образ или слово оригинала, на иной, более привычный в другой культурной среде. Подстрочник поможет не исказить воображаемую картину, образ, который это произведение может и, главное, должно создать в сознании неравнодушного к поэзии читателя.
Пусть останется разрушенной Вавилонская башня и останется «смешение языкОв и язЫков», но на земле осталась поэзия как отголосок музыки высших вселенских сфер. Поэзию надо не только уметь сочинять, её надо уметь слышать и слушать, не ухом, но сердцем, ведь сила Слова не в букве, а в Духе.
Предлагаю вместе перечесть заново.
Китай. Ли Бай. 李白, 李太白 (701–762)
Для всех любознательных читателей, ещё не знакомых с биографией поэта Ли Бая настоятельно рекомендую прочитать книгу Сергея Аркадьевича Торопцева «Ли Бо: земная судьба небожителя». Возможно, не все сразу найдут время и загорятся желанием это сделать, но, уверяю вас, когда вы дойдёте до второй части нашего повествования, вы всё равно вернётесь сюда, посмотреть название книги. Буквально два слова о вариантах чтения имени поэта. В наших классических отечественных переводах «зафиксировано» старое чтение иероглифа «白» (bo), можно так сказать, то, которое ближе к произношению, принятому во времена самого Ли Бая. В современном языке данный иероглиф читается «бай», к сожалению, все языки живые (кроме мёртвой латыни), поэтому драматизировать естественные процессы попросту бессмысленно. Отмечаю этот момент как объективную данность, которую следует знать.
Начнём чтение с «чистой воды», а точнее с «белых яблок».
1. Белые яблоки
渌水明秋月
南湖采白蘋
荷花娇欲语
愁杀荡舟人
Все подготовленные читатели знают, что Василий Михайлович Алексеев — выдающийся филолог, профессор-китаист — частенько посмеивался над некоторыми исследователями китайской словесности, которые, по его образному выражению, «хотели быть более китайцами, чем сами китайцы». Чаще всего это случается тогда, когда используется подстрочник стихотворения без какого-либо было осмысления тех образов или картин объективной реальности, которые автор произведения описывает.
Пример — очень известное и часто переводимое стихотворение китайского поэта эпохи Тан Ли Бая (Ли Бо), где поэтически описано ночное озеро, на котором прекрасные лодочницы собирают… тут чаще всего переводчики используют словосочетание «белые кувшинки». Не зная языка и не разбираясь в контексте произведения, читатель не в состоянии проникнуть в его истинный смысл. В первую очередь перед глазами разворачивается прекрасная идиллическая картина: отражение круглой осенней луны в зеркале зелёных вод озера, белые цветы кувшинок, которые плавают по поверхности этого озера, перекликаясь с отражением луны. Они служат как бы объектом эстетического интереса тех, кто находится в лодке. Но так ли прекрасна эта картина на самом деле?
Описывая сбор «белых кувшинок», поэт во второй строфе начинает с олицетворения лотоса: «лотос как будто хочет что-то сказать», «как будто бы прямо заговорит», а завершается вторая строфа образом печали, объявшей тех, кто находится в лодке. Практически все переводы это отмечают, все переводчики так или иначе пытаются этот момент отобразить.
Хотя на самом деле, конечно, тоже не совсем понятно, почему наблюдаемые поэтом девушки-лодочницы впали в грусть-тоску, потому что лотос хотел бы заговорить. Однако
