Андрей Мельников
Глаз в пустыне
Удав
скользя, словно спрессованные джунгли,
с таинст-венным орнаментом на теле,
тяжелым влажным холодом довлея,
удав ползет, расплющивая щуплые коренья,
в неуто-мимом поиске приговоренной жертвы…
пара-лизованная черным жарким ш-оком, с пре-ры-
в-истым ды-
ханьем,
в сонном гипнозе она сначала не заметит, как кольца
пр-ужин-ной сталью станут сдавливать, лелея
ее – добычу чутко, чувственно, в томительном экстазе.
Теснее, все теснее
исступленные тиски этих объятий…
тиснение любви
на стянутом в спираль литом атласном теле…
разд-военный, словно в мучительном сомненьи
язык… и хладнок-ровный блеск
остекленевших глаз…
Черепаха
Перо
уродлив иероглиф
крика
на белом фоне тишины…
вышагивают в ритме
тика,
тараща стрелки тупо,
дико,
настенные часы –
едва слышны,
овальным контуром
дыханье
вибрирует меж ребер –
до поры,
перо прожорливой пираньей
набросилось и ранит,
ранит,
вонзая зубы грань за гранью
в разложенные на столе листы…
Автопортрет
Магнит
Монолог тишины
Лобная плаха сцены.
Темный пустой зал.
В полном одиночестве
слушаю
страстный монолог
тишины…
До каких же пор…
шелушится шепот с обветренных губ…
в каньонах трещинок покалывает эхо…
остается одна лишь помеха –
опять, опять улыбка
эмбрионом смеха
в ответ змеится, тельце изогнув…
послушай, до каких же пор
под твоим горячим дыханием ночью
мои слова, словно икринки многоточий,
будут обугливаться, усыхать…
короче –
послушай, до каких же пор…
Посвящение Василиску Гнедову
В. Г.
Богомол
Задира ветер
шершавый язык
октября
слизал с лесов последнюю листву…
в воз-душных замках б-родит при-зрак
солнца…
на цып-очки привстал задира –
ветер…
сердце це-пе-не-ет…
Бук-во-куб
Течение ручья
точеное течение журчащего ручья…
среди дремучей чащи замерзающего леса…
по лону русла – от поверхности до дна –
достойно, плавно, томно, посте-пенно…
все мед-ленней, ленивее пульсирует вода…
ручей… ручей ли? Сонная артерия?
Под тонкой ломкой коркой льда –
конвульсия кристаллов… лейкемия… келья…
тисками оковы покоя. Покорность насквозь.
Узкий каркас тоски. Скользкий лоск.
Как камень глоток. Звук как кость.
Льдинок осколки. Поземка. Воск.
Паутина
Лебеди отражений
по небу
перекатывались глыбы облаков,
иногда
по-
падая в воздушные
ямы…
в поте лица
ветер трудился подобно Сизифу,
лебеди отражений
легко скользили по водной глади…
Крот
Воздух и Земля
холодной мраморной
плитою
впечатан
Воздух
в пуховик Земли…
Алфавит Мельникова
Волк
хлопья снега,
словно лунные стружки…
серебристая шкура земли…
и держа друг друга на мушке,
дальше, дальше уходят следы…
добежав до центра опушки,
волк завоет, оскалив клыки,
увидав над сосновой верхушкой
тощий месяц вместо
луны…
Обри Бердслей
Пламя
тихой посту-пью, на цыпочках,
лег-ко
крала-сь ночь по воз-духу над го-родом,
день выда-вливая,
словно из окна с-текло,
сонную Неву брала за горло…
время между пальцев вытекало
в черную дыру,
в венах стыла кровь
и столбенела,
из последних сил я зажигал свечу,
пламя слизывало мглу
и пело!
Воздушный шарик
Карпаты
витийствуй осень,
по тротуарам листьями шурша,
я слушаю твой голос
чуть дыша,
под декадентский стук сорвавшихся
откуда-то с небес
каштанов,
над Ужгородом мягко серебрится
небо,
коленопреклоненные Карпаты
ждут приказа,
готовые
подняться во весь рост
и броситься исполнить все,
что скажешь…
но я молчу, прекрасно понимая –
куда им, дряхлым… подвиги
вершить…
Слепая кобыла
черной прорвой варево ночи…
клочья клокочущей пены
по низкому небу…
гулкий чугунный котел
полон
клекотом ангелов
в кованой клети…
четкие контуры улиц раз-
мазаны
липкой смолой по глазному
дну…
ветер ведет к Финскому стойлу
словно слепую кобылу
Неву…
Готика
Привидения
обгл-ода-нный ске-лет
досужих сновидений
на скомканной подушке оставлен –
недвижим,
невидимых пружин
тоталитарный гений
готовит новый день –
кружит, кружит, кружит…
за окнами рассвет,
останки привидений
похожи на туман, клубятся –
тяжелы,
в предчувствии живых
исполнены томлений,
застыли на посту.
Нагие нервы
в приземистом осеннем
небе
натянуты канаты
туч –
в агонии нагие
нервы…
блуждающий блаженно
луч
ленивого слепого
солнца
во влажной вянущей
траве
вдруг замер,
словно вспомнил
о голой и глухонемой
зиме…
Вода и камень
Львов
в лихом горниле узких улиц
ревет плавильня львиной гривы,
рык ветра, эхом –
цокот кузниц
переплелись с листвой гневливо…
костлявые костелы
гремят колоколами,
так, что, наверное, сам Бог
оглох,
фасад передо мной
ощерился углами,
я встать в один из них
уже, по-моему,
готов!
Кафедральный собор в Ужгороде
безмолвие
владеющего нами…
иконы,
источающие свет…
молитвенные шепотки
шагов…
суровые готические
своды…
высокое кипение
покоя…
выходишь – робко
ропщет
дождь…
Снега, снега, снега
хрустят
уста –
цикады,
леденцы
под
сладострастным
натиском
мороза,
снега,
снега,
снега
лежат
в моих глазах –
ждут
оттепели…
чтобы
превратиться
в слезы?
Пиявка
Не прочесть
мороз такой,
что слово замерзает на лету
и
падает
с
о
с
у
л
ь
к
о
й
безответной – вдрызг
на звонкие осколки…
и сколько
ни пытайся – не про-честь…
Улыбка Чеширского кота
Подземная кругосветка
в могильной мгле,
очнувшись на секунду,
глубокой осенью
вдруг осенит:
«Земля!»
И капитан, подражая
Колумбу,
закончит кругосветку
гроба –
корабля…
Кобра
Река Уж
рас-кол-отое небо в гипсе
облаков,
подобно барельефу застыло
изваяньем,
из трещин острою щетиною
ростков
дождь пробивается с глухим
ворчаньем,
сквозь заросли петляет скользкий
Уж,
сверкая чешуей строптивого
теченья,
лишь колокольный звон
церковных служб
сквозь джунгли ливня
подсказывает направление
движенья…
Отпечаток
Смятенья свист
вздулись вены
на виске осеннего листа,
его овальный смуглый профиль
подрагивает,
брошенный
на произвол шальным
ветрам,
смятенья свист
и страх –
родная ветка
тонет в
небе
.
Море
Вологда
…а река – в кандалах
льда,
ра-спрос-терлась спустя
рукава,
чуть дыша – ни жива, ни
мертва…
по крутым бере-гам –
полет куполов,
и тугими бинтами –
снега…
Вращение вещей Земли
ангелы, вьющие гнезда…
птицы, лишенные
крыл…
проросшими зернами звезды…
серпа, нависшего
пыл…
змеи под шубами шерсти…
звери в плащах
чешуи…
травы – обрезками жести…
вращение вещей
Земли…
Равновесие
Ленивый лен
Брон-зов-ый звон
соленого солнца…
колокол в небе
гудит – раскален…
птицы – занозами
в мякоти лета,
жмурят глаза
от Белого Света…
рыбы – послушный
ленивый лен…
Лужа на полу
стекает время по оконному стеклу,
и тихо-тихо тикают
по полу капли…
на мокром подоконнике в углу
зашкалившим от кашля
маятником глу-
мится клок окаменевшей пакли,
не комната – а механизм
на холостом ходу,
все в тайном сговоре – от люстры
до репродукции картины,
осталось только прокричать
сакраментальное «Ку-Ку!»,
сверить часы
по луже на полу,
и с чистой совестью лечь спать
словно спираль
пружины…
О, колокол – око!
в слепую слипшуюся тишь –
З-вон! З-вон!
вон-
зается брон-зовым зовом –
навзрыд!
Из ночной руды
принимая
мучительные р-оды проз-рева-ющего
дня…
о, колокол – око!
Улитка
Осенний вентилятор
п-рот-яжно воет ветер за глухим
окном…
деревья рвутся в небо из сы-рой
земли…
льет, льет библейский ливень,
но
не воз-мутим дом,
как его ни зли…
в углу,
за письменным столом
осенний вентилятор
жадно
перелистывает желтые
листы…
Казнь
звук взм-ах-а…
про-пасть тишины
и гори-зонты, свернутые
в точку,
рас-треска-нная пл-аха
в ви-сок спешит пустить
ростки
словно заученные
строчки…
Одуванчик
Видеть вслух
круг сужался подобно зрачку…
черное небо падало на…
обнаженную землю.
По клочку, по клочку
ветер рвал и рвал облака,
припадая к зелью
из лужи…
круг сужался подобно зрачку…
стекленел обреченно холодный воз-
дух.
По глотку, по глотку, по глотку
дышать,
пока глотку не сгложет мороз,
видеть вслух…
хоть зрачок
все уже
и уже…
Словно укор
когда стихнет голос – соло,
когда грохнет гордый хор,
отшлифованное слово
превратится в серый сор
пылкой пыли…
когда стихнет голос – соло,
когда грянет пряный хор,
эхо вздоха зябко, голо
скорчится в горле словно
укор,
словно синоним
«забыли»…
Насекомые звуки
тишина…
лип-кий п-лен п-ау-тины…
насекомые звуки,
как ноты
тревожно д-рожа-т
на натянутых нитях
безмолвной лов-ушки…
чуть сбоку
паук –
как всегда начеку –
словно хищный
скрипичный
ключ…
Песочные часы
Совет окулиста
дома – навытяжку!
Берут «под козырек»!
Карманами балконы
по фасадам,
по стойке «смирно»,
в небо вперив
прослезившиеся окна…
а дождь косой идет,
идет, идет, идет,
пренебрегая искренним
советом окулиста…
Мука
исходят мелкой дрожью
жернова,
мука
пропитана
мучительным молчаньем…
сквозь скользкий скрежет
слышен шепот
лишь чудом уцелевших
зерен…
Эхо
Печать пернатой тени
о, спелый пульс ча-сов!
Полн-очные прожекторы
от-чая-нья!
Лишь ше-лес-т жестких
крыл
оду-шевляет растерявшееся
небо…
сквозь тучи просту-пил
холодный циферблат
луны…
Ух! – рухнула на снег
печать пернатой
тени!
Офелия (Д.Э. Милле)
легкие лезвия листьев ивы
скользили по
холодной зеленой ленивой воде –
не в силах
покинуть упругие гибкие ветви.
Спор затянулся с точки зрения бурого ила…
по воздушным кольцам свежего среза дня
словно липкие капли
лесной прозрачной смолы
осторожно проступает тишина,
под этой тяжестью склоняются к воде стволы…
светится тело в таинственной тине
среди болотных цветов.
Мягкого взгляда легкое «Ах!»
Волненье волос. Бледных ладоней
«Приди! Приди!»
Последняя печать: «Любви!» –
на чуть приоткрытых губах…
Шелкопряд
Окно
окно открыто, но
воздух не решается
войти…
по стенам – трещинки
застыли,
напоминая ящериц,
застигнутых
врасплох,
готовых тотчас же
сорваться врас-
сыпную…
окно открыто, но
воздух не решается
войти…
