Владимир Богданов
Клятва пацана
Часть первая. 1987 год. Люберцы
1
Снежинки редкие, крупные, парят, кружат, красуются, мягко садятся на лоб, приятно тают на носу, так и хочется подставить язык, но некогда: много работы. Снег поднимает настроение, хочется мечтать, фантазировать, в общем-то, именно этим Кеша и занимался. Дом с пацанами строят, на пустыре, скатывают снег в комья, стесывают их, делая кубы, и укладывают в стены. Справа из белого силикатного кирпича здание детского дома, слева новый микрорайон, там живут счастливчики, они же уроды-любера, а на пустыре идет снежная стройка. Кеша сирота при живой матери, сколько помнил себя, все мечтал о своем доме. Мать от него отреклась, по ней он уже не скучает, потому как взрослый, пятнадцать лет на днях исполнилось. Окончит восьмилетку, запишут в «шарагу», отучится на каменщика, отслужит в армии, устроится на стройку, будет зарабатывать, женится, дети пойдут… Будет у него своя семья, обязательно будет. И дом свой будет…
— Вот и чего им дома не сидится? — тревожной сиреной прозвучал голос Будулая.
Цыганская кровь у него и в жилах, дурной голове покоя не дает. Родной табор себе придумал, все сбежать норовит, четыре раза уже отлавливали, возвращали. Его дом — тополя под открытым небом, он ледяную избушку не строит, ему не нужно, стоит, курит, сквозь зубы сплевывает, потому первым увидел толпу. Любера идут, человек двадцать, палки, цепи, тупая, злобная сила. Смелые, когда всемером на одного. Сбиваются в стаи, рыщут в поисках слабых, найдут, набросятся толпой. Сильных обходят стороной, Кеша давно раскусил их шакалью сущность.
— Валить надо! — конопатый Мякиш с опаской глянул на Кешу.
Со стороны глянуть, парень вроде ничего, а глубже копнуть, гнильцой пахнёт. Когда все хорошо, лучшего друга не сыскать, но, если беда, всегда найдет причину, чтобы сдриснуть. Уже глаза таращит и лицо кривит, если его не поддержат, скажет, что срачка напала.
— Никто никого не держит! — пренебрежительно глянул Кеша.
— Сегодня битва с дураками! — расправил плечи Ячмень.
Круглое лицо, круглые глаза, круглые ноздри, а сейчас и рот круглый, потому что он губы трубочкой сложил. Музыка у него в голове играет, басы ревут, ритмы бренчат. Мечта у парня, «Шарп» двухкассетный хочет. Купить, украсть, все равно, лишь бы моща в колонках зашкаливала.
Сегодня самый лучший день,
Пусть реют флаги над полками,
Сегодня самый лучший день,
Сегодня битва с дураками.
Любера все ближе, а снег все гуще. Снежинки мелкие, падают густо, быстро. Не кружат в танце, а пулями летят, очередями. Такой снегопад, что за пару часов труп на поляне засыпать может.
Кеша представил, как будет лежать на снегу с проломленной головой, глаза открыты, смотрят в небо, но ничего не видят. И голова не думает, ни одной хотя бы самой тупой мысли в ней, потому что все, нет больше Кеши Старкова. И никогда не будет.
Их всего восемь, и то, если Мякиш не свалит, против такой толпы не выстоять. Но и сбежать они не могут, воспитание не позволяет. Дураки они, поэтому не уйдут. Битва с дураками — это про них…
— Кто не с нами, тот не пацан!
Кеша сунул руку в карман, надел на пальцы кастет. Если любера надеются на легкую прогулку, то дураки — они.
* * *
Ватка пахнет спиртом, пол карболкой, в столовой — кислой капустой, хочется есть. Все время хочется есть, но для Кеши это не в диковинку. И в детдоме повара его обкрадывают, и здесь, в больнице. Нос уже зажил, голова перевязана, но бинты скоро снимут. Будулая уже выписали, Ячмень и не ложился, загипсовали сломанную руку и отпустили домой. Если это можно назвать домом. И Кеша скоро перейдет с одной казенной пайки на другую. Холодно в детском доме. Даже когда друзья рядом, даже когда батареи горячие, все равно холодно. И одиноко. Но судьба — злодейка, кого-то не трогает, а кому-то нож в спину. Кешу она не пощадила, но ничего не поделаешь.
Он лежал на кровати, читал книгу, Жюль Верн, «Таинственный остров». Попасть бы сейчас в тропики, Чунга-Чанга, лето круглый год, кокосы, бананы, никаких забот.
Дверь в палату открылась, врач Лев Сидорович, маленький, толстенький, лысый, глаза добрые, душа открытая, побольше бы таких.
— Вот, пожалуйста, Старков Иннокентий Иванович! — Лев Сидорович показывал на Кешу, а смотрел на женщину, которую сопровождал.
Короткая стрижка, брови вразлет, изящный высокий нос с прямой гладкой спинкой, расслабленные губы, четко очерченный подбородок. Высокая, стройная, под халатом белая водолазка с высоким воротом, поверх нее кулон на длинной золотой цепочке, юбка в крупную клетку, сапоги на шпильке. Взгляд ясный, но замутненный непонятного происхождения чувством вины.
— Здравствуй, Старков Иннокентий Иванович! — Это же чувство вины прогнало улыбку.
— Чего? — Кеша настороженно смотрел на женщину из чужого и недоступного для него мира.
Ей немногим за тридцать, его мама примерно такого же возраста, в шестнадцать родила, бросила в роддоме, даже не попрощалась. Это все, что знал о ней Кеша. Но чувствовал, что она жива…
Не так давно он с жадностью смотрел на таких вот молодых женщин, все ждал, когда ему скажут: «Здравствуй, сынок, я твоя мама!» Ждал, но чудо так и не свершилось.
— Здравствуй, Кеша, это твоя мама! — сказал, растроганно улыбаясь, Лев Сидорович.
Кеша закрыл и глаза, и книгу, не зная, как реагировать на новость. Когда-то в своих фантазиях он бросался матери на шею, обнимал ее, целовал, потом прогонял, однажды, или даже не однажды, назвал ее сукой. Но ждать маму он так и не перестал. Пытался обмануть себя, что не нужна она ему больше, но все равно ее ждал. Неужели дождался?
* * *
Суп вкусный, наваристый, жир от настоящего мяса золотыми кругами плавает, а запах!.. Супница фарфоровая, с узором, тарелки из одного посудного сервиза, ложки, вилки, ножи — под серебро, скатерть белая, трогать страшно, такая чистая. Кеша не поленился, подставил под ложку кусок хлеба, чтобы не капнуло. Агния не сдержалась, фыркнула, заметив это. Он косо глянул на нее, это ей не понравилось.
— Чего смотришь? — враждебно произнесла она.
— Агния! — строго глянул на нее Эдуард Васильевич.
На Кешу он посмотрел с еще большим осуждением, стараясь при этом казаться вежливым.
Эдуард Васильевич — большой человек, второй секретарь райкома, у него
