Соната разбитых сердец: [роман]
Маттео Струкул
Сильвии…
и моему любимому Венето
Matteo Stnikul
GIACOMO CASANOVA
La sonata dei cuori infranti
Часть I
Любовь
(июнь — июль 1755 г.)
Глава 1
Игра в виселицу
С одной стороны над площадью возвышался крылатый лев, с другой — святой Теодор. Между ними неистовствовала толпа. В беспорядочном людском месиве едва различались отдельные лица: грязные и жалкие, искаженные гневной гримасой или злорадной усмешкой, с подведенными глазами и напудренными носами. Купцы, колодезники, трактирщики и парфюмеры, служанки и лакеи, продажные девки, богатые господа и дамы с белоснежной кожей, а рядом оборванцы, мясники и даже дети — все сегодня были равны, каждый не отрываясь следил за зловещей игрой, что разворачивалась у них на глазах.
Приговоренный стоял перед толпой на деревянном эшафоте. Кто-то потрясал в воздухе кулаками, иные бросали насмешки и проклятия. Крики кружащих в небе чаек звучали зловещим предзнаменованием. Птицы явно предвкушали сытный ужин из требухи и нечистот — то есть того, во что вот-вот превратится несчастный.
Осужденный человек в ужасе оглядывался вокруг, по грязному лицу текли слезы. У него за спиной, в заливе Сан-Марко, скользили мрачные силуэты гондол, а справа, позади орущей толпы, виднелись белоснежные арки Дворца дожей.
Весеннее солнце, лениво освещавшее небо слабыми лучами, наконец окунулось в воды лагуны, превратив их в расплавленный янтарь. Приговоренный посмотрел в сторону: из железной миски рядом с ним торчали ржавые клещи, перепачканные кровью, а в красноватой жидкости плавали зубы — его зубы. Хотелось сплюнуть, однако разжать губы не получалось, а язык тем временем невольно и отчаянно скользил по отверстиям, что остались на месте вырванных клыков.
Страх наполнил его душу. Из груди рвался крик, но не хватало воздуха. Вместо него в легкие словно насыпали камней. Отчаянно пульсировал обрубок руки. Раздирающая боль волнами захлестывала плоть: от запястья до плеча и дальше по всему телу.
Когда ему отрезали руку, цирюльник при помощи стражников замотал то, что осталось, куском свиных кишок, чтобы он не умер от потери крови. Точнее говоря, не умер раньше времени.
Узел веревки давил чуть выше затылка, не позволяя ни на секунду забыть о том, что сейчас произойдет. Несчастный взглянул на государственных инквизиторов, молча наблюдавших за ним с трибуны, затянутой черной тканью: губы сжаты, в прищуренных глазах читается презрение.
Многочисленные фонари, факелы и свечи алыми язычками прорезали сгустившиеся сумерки, а на горизонте тем временем догорали последние лучи медного заката. Красный инквизитор одобрительно кивнул и взмахнул рукой. Палач начал крутить деревянное колесо, к которому крепилась веревка. Толпа разразилась ликующими криками.
Приговоренный слушал, как зловещий перестук деталей механизма отсчитывает последние секунды его жизни. Веревка натянулась. Несчастного оторвало от досок эшафота. Узел сдавил шею, ноги судорожно задергались. Пока мир перед глазами кружился в смертельном карнавале, он потянулся к веревке единственной уцелевшей рукой. Из горла вырвался глухой хрип. Замотанный обрубок второй руки бессмысленно мелькал в воздухе, будто живя собственной жизнью.
Веревка тянула вверх, а все его тело отчаянно извивалось, пытаясь вновь нащупать опору, коснуться ногами земли. Носки сапог отплясывали бешеный танец.
Приговоренный вздрогнул в предсмертных конвульсиях. В последний раз знакомый гнилостный запах вод лагуны наполнил его ноздри, но было уже слишком поздно. Венеция выжала из него жизнь до последней капли, а теперь бесстыдно любовалась мучительной агонией, жадно наблюдая, как душа покидает тело.
Наконец он неподвижно повис на веревке — бездыханный, с остекленевшими глазами. Повешенный на площади Святого Марка.
Глава 2
Возвращение в Венецию
Длинные иссиня-черные волосы падали ему на лицо непослушными блестящими прядями. Из-под них озорно посверкивали аквамариновые глаза, выдававшие незаурядный ум. На губах играла легкая улыбка. Удобно устроившись за грубым деревянным столом, он вертел в руках стеклянный стакан, из тех, что в Венеции называют «гото», будто размышлял, стоит ли пробовать золотистую мальвазию, которую ему только что налил хозяин.
Расположенный в районе Сан-Поло, неподалеку от Риальто, трактир — или, как говорят местные, «бакаро» — под названием «До Мори» точно не входил в число лучших заведений города, скорее наоборот: славой он пользовался весьма сомнительной, и заглядывали сюда в основном бездельники и искатели приключений самого низкого пошиба. Однако кое-чем похвастаться сей трактир все же мог: во-первых, он был самым старым в Венеции, а во-вторых, — всякий подтвердит — вино здесь подавали отменное. Завсегдатаи не променяли бы стаканчик вина в «До Мори» ни на что другое.
Было у заведения и еще одно уникальное преимущество: в свое время здесь предусмотрительно устроили два отдельных входа. Одна дверь вела в переулок До Мори, вторая — в переулок Галеацца. А поскольку Казанова был именно таким, каким был, два входа — а точнее говоря, два выхода — казались ему отличной идеей.
Пара деревянных бочек в качестве столов, несколько покосившихся стульев и длинная дубовая стойка составляли нехитрую обстановку, отлично подходившую к характеру хозяина. Звали последнего Марко Спинацци, и это был неприветливый здоровяк с засаленными волосами, как будто только что вылезший из камбуза пиратского корабля.
Тем вечером завсегдатаям «До Мори» было о чем посудачить, помимо достоинств вина или различных напастей, которые в последнее время то и дело обрушивались на Венецию, переживавшую непростой момент своей богатой событиями истории. Дело в том, что многие из посетителей были наслышаны о темноволосом господине, сидевшем в углу, который наконец решился поднести к губам свой стакан. И если верить тому, что говорят, его возвращение не предвещало ничего хорошего.
В сторону таинственного брюнета бросалось немало любопытных взглядов. Он был одет в великолепный камзол красно-коричневого цвета, под которым виднелись элегантный жилет и рубашка с пышными рукавами, отделанная кружевом. Начищенные сапоги сверкали. Парика загадочный господин не носил, пышную гриву волос стягивала в хвост черная бархатная лента.
Авантюрист, любимец женщин, искусный фехтовальщик и знаток оккультных наук — этот человек чувствовал себя как рыба в воде среди дуэлей, пороков и обмана. Одно его имя сулило беды, и даже просто встретиться с ним взглядом могло быть смертельно опасно.
Если бы завсегдатаи трактира знали, что произойдет тем вечером, их бы тут же и след простыл. Но, конечно, все они оставались на своих местах, а в
