С. Ольшенко-Вильха
РЫЖИЙ КОТ
— Те несколько лет, что мы не виделись, принесли мне много нового… может, даже слишком… Довелось немало поскитаться по миру, познакомиться с новыми людьми, присмотреться к их жизни, попытаться ужиться с ними. Прага, Вена, Грац, Берлин… Сюда и туда, и все затем только, чтобы снова вернуться сюда!
Сидор умолк. Его высокая, крепкая фигура, опершаяся на разодранный громом ствол сосны, казалась еще выше и сильнее. Только бледное лицо и поджатые губы говорили о каком-то болезненном переживании.
— Одного, видишь ли, не понимаю у тебя! — начал Мирон. — Из твоих слов следует, что ты сожалеешь о том, что вернулся снова сюда… Почему?.. Я тоже Германию и Италию объехал и нисколько мне не жаль, что я снова здесь очутился. Говорят, что актеры — цыгане. Нет, это ложь! Я знаю по себе. Тянуло человека в мир, да еще сильнее тянуло домой… Вспомнил я, что хотел тебя спросить о том, как ты устроил свою жизнь. Слышал я, что ты женился. Извини, если лезу не в свое дело, но дома у тебя я не видел жены.
Сидор стоял, прислушавшись к лесу. Лицо его заметно оживилось. Исчезла на минуту эта морщинка боли у губ. Глаза загорелись удивительно живо. Смотрел долгим взглядом на своего друга. Но вмиг его оживление исчезло. Был опять такой, как и прежде: холодный, без огня в серых глазах, большой, как разодранная громом сосна.
— Не в этом дело, — медленно начал. — Может, и тянуло меня вернуться на родину, тянуло так, как собаку на охоту. Тебе ведь это знакомо. Ты ездил… Понимаешь… Эту безумную, безумную ностальгию знают только те, кто далеко от дома. Но оно у меня теперь такое все спутанное, разорванное. Ладно, хватит тебе, друг, рассказывать… полно… может, когда-нибудь в другой раз.
В лесу стояла глубокая тишина, только где-то в верхушках деревьев путался ветер и дико наигрывал свои пронзительные мелодии. Гудение высоких сосен долетало подавленно в тишину леса и мутило ее, как громкие шаги в одиноком святилище.
Сосны гудели и было почему-то грустно.
Быстро карабкаясь по верхушкам деревьев, мчалась буря.
— Пойдемте в дом, — поспешно бросил Мирон. — Буря идет!
Сидор удивленно посмотрел на него и молча последовал за ним. Прислушивался к шуму сосен, распознавал каждый их шепот, будто не хотел расставаться с ними.
Сидели на веранде. За стеклами выла буря. Дождь бил грубыми каплями в окна, вихрь наседал на деревья, пригибал их вниз, ломал и гнал по лесу. Громы раскалывали тучи и с диким грохотом скатывались в долину.
Сидор сидел молча и пристально глядел сквозь стекла на лес. Мирона беспокоила та стихийная энергия, которая с такой силой распоясалась, нервы его были настолько расстроены, что каждый грохот грома вызывал у него дрожь. Еще сильнее почувствовал это теперь, когда они молчали. Сидор отвернулся от окна, шевельнулся в кресле и посмотрел на друга. Почувствовал, что тои насторожен. Медленно, не торопясь, стал говорить.
— Тебя волнует буря, потому что ты не понимаешь ее, ты не сжился с ней. Я за те шесть лет, что живу здесь один среди лесов, привык к ней, понимаю каждое дуновение вихря, каждый грохот грома… Я люблю ее. Кажется, что с бурей, когда она рассеивается в пространстве, сразу же рассеивается и душа. Ты не можешь ее понимать, потому что живешь в городе. Вот если бы сейчас не эта буря, то я бы никогда не рассказал тебе мою историю про рыжего кота. Только теперь могу тебе ее рассказать.
— Историю про рыжего кота? — спросил Мирон. — Разве у тебя есть кот? Я не видел его у тебя.
— Нет, он только приходит ко мне. Сложилось как-то так, что моя жизнь, — медленно начал Сидор, — была довольно причудлива и разнообразна. Ты знаешь хорошо, что с детства я пробивался сам сквозь все препятствия. После смерти отца мама осталась без единой копейки, без куска хлеба, без крова. Я ходил тогда в пятую гимназию. Весь год мучал себя лекциями, лишь бы удержаться в гимназии. Пришли каникулы… Каникулы — это лучшее, но самое короткое время для каждого ученика. В тот год, как обычно, поехал я к маме в деревню. Мама моя жила с родственниками отца. Те два месяца отдыха с мамой, которая была для меня всем, стали лучшим, что случалось в моей жизни. И именно на тех каникулах я впервые встретился с котом.
Мирон нетерпеливо задвигался в кресле. Спокойный голос Сидора раздражал его.
— Обычно если деревня стоит у реки, ребята в ней купаются. У нас в Зерновке тоже была река. Каждый день я ходил туда с деревенскими сверстниками поплавать. Это случилось седьмого июля на Ивана Купала. Все мы тогда купались, я отплыл поодаль от ребят — и тогда впервые увидел его. Он сидел на берегу и…
Ярко-зеленый свет залил лес, адский грохот заглушил слова Сидора. Гром ударил в высоченный дуб. Дерево с грохотом повалилось вниз. Где-то вдалеке между деревьями носился еще приглушенный отзвук этого падения.
Мирон весь вздрогнул. Сидор спокойно, как ни в чем не бывало, продолжал:
— Стоял на берегу и смотрел мне прямо в глаза… Я видел его зеленые глаза, такие яркие на фоне рыжей шерсти. Такого кота не видел я еще никогда. Заинтересовало меня, откуда он взялся здесь, вдали от деревни и хат, в чистом поле? Я поплыл в его направлении. Ни на минуту не спускал с него глаз, чтобы увидеть, куда он побежит. Но он сидел спокойно и смотрел мне в глаза… Я поплыл быстрее. И тогда произошло самое удивительное — рыжий кот засмеялся. Кот, понимаешь… Так, как злой человек.
Мирон усмехнулся.
— Я плыл дальше, чтобы его достать. Вдруг голова у меня закружилась, все исчезло, сгорело и наступила темнота… Я пришел в себя только через час. Меня обступили ребята — бледные, испуганные, а я лежал на земле. Они сказали мне, что я уже был на том свете, и они уже больше часа спасают меня. Где он? Где тот кот? — спросил я взволнованно. Удивленные лица ребят убедили меня, что они ничего не знают ни о каком коте. А когда они стали меня успокаивать, я понял, что они думают, будто у меня лихорадка. Больше я ничего у них не спрашивал.
Мирон с иронией улыбнулся. Вся эта история мало походила на правду. Встречался он не раз с