Встречи
Первая встреча, 7 сентября 2005 г. Путь к Мартину Гору лежит по залитым солнцем берлинским улицам, сквозь толпы взмокших от пота людей, мысленно проклинающих невыносимо жаркий конец лета, через Потсдамскую площадь, в тускло освещенное фойе очень дорогого, но не броского отеля. Холодный мрамор, тяжелые люстры, деловые люди, тонущие в креслах и в газетах: последний рывок предвыборной кампании Бундестага, Меркель против Шредера. Пока в находящемся в чрезвычайном положении Новом Орлеане, где чуть более недели назад бушевал ураган «Катрина», идет борьба за выживание. А здесь, в Берлине, люди жалуются на погоду. Вечно что-то не так. Швейцар провожает нас к посыльному, посыльный – к лифту. Лифт, проехав несколько этажей, выкидывает нас в длинный коридор. В конце коридора ожидает женщина из звукозаписывающей компании. «Подождите, – говорит она, – Мартин сейчас освободится».
Спустя пять минут она открывает перед нами дверь его номера и пропускает внутрь. Мартин Гор сидит за роялем по центру комнаты и импровизирует, повернувшись к широкому фасадному окну, сквозь которое проникает яркий свет полуденного солнца. Может показаться, что он наслаждается видом высоток на Потсдамской площади. Но его глаза закрыты. Возможно, в этот момент он вспоминает, как выглядело это место более 20 лет назад, когда он впервые познакомился с ним. Тогда это пространство, ставшее теперь игровой площадкой для архитекторов, было ничейным. Пустынная территория в тени стены[1]. Такая же немного печальная и прекрасная в своей незавершенности, как и мелодия, струящаяся из-под кончиков пальцев Гора. Здесь, как и в других местах в Берлине – в музыкальных барах Кройцберга, в квартире своей берлинской подруги, – он прикасался к особому духу разделенного надвое города, атмосфере между развитием и декадансом. Берлин восьмидесятых – это Берлин Мартина Гора. Однако сегодня он здесь только проездом – уже как турист, как звезда мирового уровня.
В Берлине того времени Гор нашел то, чего ему так не хватало в родном городе. Музыкант путешествовал по миру вместе с Depeche Mode, и Базилдон становился для него все теснее и теснее. Вскоре он променял застенчивость своей британской юношеской любви на убедительные формы ночной бабочки-немки. На смену парализующей клаустрофобии Базилдона пришел бодрящий берлинский хаос. Это место и это время сформировали его экстравагантную внешность, казалось бы, абсолютно не соответствующую его интровертной натуре, а по мнению некоторых, и совершенно не соответствующую его сексуальной ориентации. И вот сегодня утром Гор, отец троих детей, как будто пожелав в последний раз воскресить дух прошлого, втиснул свой крепкий торс в обтягивающую полупрозрачную футболку и накрасил ногти черным. В течение нескольких минут его руки скользили по клавишам, снова и снова в поисках очередного меланхоличного пассажа. По его словам, ему легче писать в глубоком миноре, чем в мажоре. Это ближе к жизни. Это ближе к настоящим чувствам. Наконец он открывает глаза, смотрит из-под длинных светлых кудрей. Звуки постепенно исчезают. «Совсем не заметил, как вы вошли», – говорит он. Похоже, это чистая правда.
Гор приглашает за стол в соседней комнате. Жалуется на похмелье, вызванное обильной дегустацией итальянских вин прошлой ночью. Впрочем, это не мешает ему заказать уже третье пшеничное пиво за день. «Пшеничное пиво – мое любимое», – восторгается он, когда официант уходит. Гор подносит бокал ко рту, зарывается носом в пену и хвалит мастерство баварских пивоваров с блаженным видом младенца, который упорным криком наконец добился желаемой бутылочки. По этим секундам можно догадаться, с каким азартом он отправляется в питейные туры, традиционно сопровождающие шоу Depeche Mode и, к радости фанатов, частенько заканчивающиеся камерными концертами, которые безнадежно пьяный Гор дает за роялем в гостиничном баре. Пусть Гор часто критиковал ограниченный, на его вкус, подход своих соотечественников к другим сферам жизни и даже сбежал от этой ограниченности в Америку, в своем поведении на вечеринках он следует чисто британским традициям: много выпить, а потом шуметь. 7 сентября 2005 года, в день нашей первой встречи, сложно было себе представить, что он вот-вот откажется от них.
Вторая встреча, 22 февраля 2009 г. Путь к Мартину Гору лежит по берлинским улицам, занавешенным дождем, сквозь толпы заметно озябших людей, мысленно проклинающих упрямую зиму, через Бебельплац, в тускло освещенное фойе очень дорогого, но не броского отеля. Мрамор, люстры, деловые люди в креслах над газетами: правительство Меркель борется с Законом о стабилизации финансового рынка. Чем сейчас занимается Шредер? В Лос-Анджелесе этим вечером вручают «Оскар», но Хит Леджер уже не сможет его забрать. А здесь, в Берлине, красную ковровую дорожку уже закатывают: церемония вручения премии Echo Awards вчера закончилась. Depeche Mode представили свой новый сингл Wrong и ради этого даже простили неуклюжие заигрывания ведущей церемонии Барбары Шенебергер. Гор немного подыграл ей. «Мы здесь только ради тебя, Барбара», – говорит он ей по-немецки. Вечно что-то не так. Швейцар провожает нас к лифту, и уже через мгновение лифт выкидывает нас в длинный коридор несколькими этажами выше. На полпути к номеру стоит женщина из звукозаписывающей компании. «Мартин уже готов, – говорит она, – прошу».
Черный лак на ногтях, которыми он барабанит по столу перед собой, – пожалуй, единственное внешнее сходство между Мартином Гором с нашей последней встречи и сегодняшним, 47-летним. Когда мы входим в его небольшую, довольно скромную комнату, он, окутанный светом сумерек, стоит у окна и смотрит на внутренний двор отеля. Его взгляд скользит по пивной без посетителей: дождевая вода стекает с зонтов над столиками на скатерти, а со скатертей на пол. Где-то неподалеку лает собака, сигналит автомобиль. Но вот Гор поворачивается и застенчиво улыбается. «Hallo», – говорит он звучным голосом с мягким английским акцентом. Десять лет в Калифорнии, а Гор все еще звучит как самоуверенный банковский клерк из Базилдона, который в 1979 году купил с зарплаты свой первый синтезатор, фактически заложив фундамент для Depeche Mode. «Давайте присядем». Его глаза едва различимы под черной шерстяной шапочкой, низко надвинутой на лоб. Сразу заметно, что он сильно похудел.
Скоро исполнится три года с тех пор, как он завязал с выпивкой. Сейчас уже не имеет значения, был ли Гор зависим от алкоголя с медицинской точки зрения. Если он и дальше останется верен своему намерению (а похоже, так оно и будет), то он и сам этого уже никогда не узнает. Он не позволяет себе и минутной слабости, которая могла бы одним махом отбросить его к старым привычкам: к хаосу, к потере контроля и к жизни на пределе физических возможностей, на грани – в общем, ко всему, что было обычным делом в разгар тура Songs Of Fatih And Devotion в середине девяностых. В конечном итоге вышедшее из-под контроля пьянство привело Гора к длительному периоду саморазрушения.
