Джозеф Аддисон
О
ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ
НАТУРЕ
ИЗ АНГЛИЙСКОГО ЗРИТЕЛЯ
(the Spectator)
ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ НАТУРА
Я всегда почитал человеческую натуру за самый полезный предмет для разума человеческого, а старание соделывать рассматривание оной приятным и занимательным всегда было почитаемо мною за наиполезнейшее употребление человеческого ума: другие части философии, может быть, могут соделать нас мудрейшими; а сия часть оной не только ведет к сей цели, но еще и соделывает нас лучшими. Отсюда-то произошло, что оракул провозгласил Сократа мудрейшим из всех живущих, потому что он с великою рассудительностью избрал предметом своих помышлений натуру человеческую, исследование которой столько превышает всякое другое учение, сколь более важности заключается в определении истинного свойства и меры того, что праведно и что нет, нежели в обозначении расстояния планет одной от другой и в счислении времени кругообращений их.
Одно благое следствие, которое непосредственно произойдет от ближайшего наблюдения человеческой натуры, есть то, что мы перестанем дивиться тем поступкам, которые люди привыкли почитать совершенно неизъяснимыми; ибо как ничто не производится без причины, то наблюдая свойство и течение страстей, мы будем в состоянии следовать за каждым действием от первого его зачатия до его смерти. Мы не станем более удивляться поступкам Катилины, или Тиверия, зная,что один был движим жестокою ревностью, а другой бешеным честолюбием; ибо действия людей столь же естественно следуют за их страстями, как свет следуешь за жаром, или как всякое другое действие проистекает из своей причины; разум должно употреблять для приведения страстей в порядок, но они всегда должны оставаться началами действования.
Странное и нелепое разнообразие, столь явно видимое в человеческих действиях, ясно показывает, что они никогда не могут происходить непосредственно от разума; столь чистый источник не источает такой мутной воды; они необходимо должны происходить от страстей,которые для души тоже, что ветры длякорабля: одни они могут его двигать, и они же часто крушат его; если они благоприятные и тихие, то приводят его к пристани; если же противные и яростные, то потопляют его в волнах. Таким же образом страсти вспомоществуют душе, или приводят ее в опасность; потому разум должен занимать место кормчего, и он непременно с успехом исполнит свое дело, если только не изменит самому себе: сила страстей никогда не может быть принята за извинение в покорствовании им; они назначены покорствовать, и если человек допускает их брать верх, то он предает свободу собственной своей души.
Поелику натура составила различные роды существ как бы в виде цепи, то человек, по видимому, поставлен средним звеном между ангелами и скотами; потому-то он причастен и плоти и духа, связующихся в нем удивительным узлом, от чего в нем и происходит непрерывная борьба страстей; и по скольку человек склоняется к ангельской, или к скотской части своего состава, по мере того он именуется добрым, или злым, добродетельным, или порочным. Если любовь, милосердие и добродушие в нем сильнее и то они показывают принадлежность его к ангелам; если же ненависть, жестокость и зависть господствуют в нем, то они обличают сродство его со скотами. По сей-то причине некоторые, из древних воображали, что каждый человек , судя по тому, к кому он в сей жизни более приближался , к ангелу, или к скоту, перейдет по смерти своей в того , или в другого; и довольно занимательно было бы подумать о различных родах скотов, в которые, как мы можем себе представить, могли бы превратиться тираны, скупцы, гордецы, злобные и человеконенавистные люди.
В следствие сего первоначального происхождения. все страсти находятся во всех людях, но не во всех являются; сложение, воспитание, отечественные обычаи, разум и подобные тому причины, могут увеличивать, или уменьшать силу оных, но семена все остаются и всегда готовы пустить ростки при малейшем, благоприятствующем случае. Я слышал повесть об одном добром, благочестивом человеке, который, быв в младенчестве своем вскормлен козьим молоком, сохранял при людях великую скромность посредством тщательного наблюдения за своими поступками; но часто в тайне от всех скакал и прыгал по козлиному; и если бы мы имели случай замечать за самыми строгими философами в их уединении, то нет сомнения, что нашли бы беспрестанное возобновление припадков тех страстей, которые они столь искусно скрывают от света. Я помню замечание Макиавеля, что каждое государство должно питать непрестанную ревность к своим соседям, дабы всегда быть в готовности, если бы случилось что либо нечаянное; подобным образом разум должен быть непрестанно на страже против страстей и никогда не должен допускать их умыслить что либо могущее нарушить его безопасность; но в то же время он должен остерегаться сокрушать силу их до того, чтобы они сделались презрительными, а потому и он сам остался без защиты.
Поелику ум, будучи медлен и ленив, не может сам собою приходишь в действие, то ему нужно быть приводимым в движение кроткими ветрами страстей, могущими предохранить его, чтобы он не уподобился стоячим водам и не испортился; ибо они нужны для здравия души , как кругообращение жизненных духов для здравия тела; они сохраняют его в жизни, крепости и силе, и душе невозможно отправлять свойственные ей действия без их вспомоществования: сии движения даются нам с нашим бытием; они суть малые духи, родящиеся и умирающие с нами; для одних они нежны, сговорчивы и кротки; для других своенравны и необузданны; но никогда не бывают столь сильны, чтобы разум не мог править ими и рассудок руководствовать их.
Вообще заметна довольно точная соразмерность между силою разума и страстей; величайшие гении обыкновенно имеют самые сильные страсти, так как с другой стороны, слабейшие умы вообще имеют и страсти слабее; да и прилично, чтобы бешенство коней не превышало силы правящего ими. Молодые люди, не показывающие некоторой необузданности в страстях своих, мало подают надежды, чтобы они когда либо могли что нибудь значить; огонь молодости со временем утихнет, и это есть такой порок, если только можно так назвать его, от которого мы всякой день исправляемся; но нет сомнения, что если человек не имеет огня в молодости, то в старости он едва ли сохранит даже некоторую теплоту. Потому мы должны быть весьма осторожны, чтобы, думая привести страсти в порядок, совсем не угасить их; что значило бы погасить свет души: ибо как будучи без страстей, так и
