Юрий Артемьев
Котёнок в поисках дома
Часть 1 и 2
Часть первая
Пролог
— А мы в прошлом или в будущем? — спросила Алиса.
— Мы в жопе. — ответил ей Кролик.
Льюис Кэрролл.
(Чей-то вольный перевод с английского).
* * *
Когда же это всё закончится уже?
Боль… Снова безумная, безумная боль. Она везде, во всём теле…
Но главное то, что я не чувствую этого тела от слова «совсем»…
Что за глупый парадокс? Тела нет, а боль есть…
Раскалённые иглы боли просто ужасны. Я чувствую, как они пронзают насквозь мой воспалённый мозг.
О! У меня хоть что-то осталось…
Мозг! Если он есть, то должен же быть где-то и остальной я.
Я? Кто я? Кто я такой? И где я вообще?
А может быть даже не «Где?», а «Когда?»…
Мои мысли снова прерывает дикая боль в глубине сознания. И снова вонзаются в мозг раскалённые иглы, и снова эта боль терзает моё тело. И от этой боли никуда невозможно спрятаться, и от неё никуда не удаётся убежать. Она везде и всюду!
Кажется, что не осталось в организме такой косточки, которая бы не болела так сильно, что терпеть просто нет уже больше никаких сил… Но когда боль достигает своего пика, она растворяется в самой себе и уже не чувствуется, как боль. Просто какое-то неприятное чувство, от которого и избавиться нельзя, и терпеть уже невозможно…
Только одно бьётся в расплавленном мозгу: Боль! Боль! Боль!
А мысли…
Мысли скачут как кенгуру во время пожара в саванне…
Мысли?
Мои мысли…
Я мыслю! А значит — я существую!
Кто так сказал?
Кто-то так сказал?
Зачем так кто-то сказал?
Зачем кто-то что-то вообще говорит?
Что со мной? Что со мной творится?
Я лечу куда-то… Лечу неизвестно откуда и неизвестно куда, в густом, тёмном и липком мраке. И меня снова и снова атакует боль…
Бо-о-оль!
Странно… Чем больше боль, тем её меньше. В тот момент, когда становится так больно, что казалось бы, терпеть эту боль уже нет никаких внутренних сил, приходит полное бесчувствие.
Какой-то вакуум разливается внутри меня. Холодный и нейтральный, как абсолютный «ноль»…
Но как может быть что-то внутри меня, если меня самого нигде нет?
Кажется, что я уже думал об этом совсем недавно… Или давно? Или не думал?
Я ничего не понимаю? Я даже не понимаю, что мне надо понять? Это какой-то нескончаемый идиотизм…
В моменты, когда боль отступает, я пытаюсь заставить свой мозг работать более продуктивно. Напрягаю все электроны, электроды… или что там есть ещё в мозгах.
Нейроны? Какое глупое слово…
Слово? Слова? Кому они нужны в этом чёрном и вязком вакууме.
С кем мне тут разговаривать и на каком языке?
Язык? На каком языке я думаю?
Кажется, на русском… А какие здесь ещё бывают?
А-а-а! Меня снова корёжит, как не знаю что…
Меня, того которого нет, сворачивает в спираль, и снова пронзает насквозь…
Не спрашивайте меня, что такое спираль. Я не смогу ответить. Да и некому мне тут отвечать. И незачем…
Но вдруг неожиданно боль исчезает. Какой-то абсолютный покой, наслаиваясь на мои мысли, заполняет весь разум…
Становится тепло…
Легко…
Нет больше боли, нет страха…
Страх?
Я чего-то боюсь?
Я боялся боли. И вот теперь её нет.
Чего мне ещё бояться в этой жизни…
Жизнь?
Новое понятие и новые вопросы.
Я жив?
Я жив… Я живу… Я живой?
Или нет?
Кто я?
Там где я сейчас…
Кстати, где это я?
Там, где я сейчас больше нет ни меня, ни чего-то другого. Никого и ничего.
Абсолютное ничего.
Может это и есть смерть?… Смерть…
Я умер?
Или снова провалился в тёмную-тёмную бездну…
* * *
В жизни всегда есть место… Смерти.
И, как мне кажется, в жизни этой смерти гораздо больше, чем самой жизни. По крайней мере, про смерть напоминает всё кругом.
Мясо в привокзальных пирожках. Это мёртвая плоть каких-то животных после термической обработки. Этих животных сначала убили, потом разрезали на куски. После этого куски мёртвого мяса прокрутили мелко-мелко через мясорубку. И только потом варили, жарили…
Срезанные цветы для любимой девушки. Растения радовались солнцу и лёгкому дождю. Это если они росли где-то в поле, на свободе. А иногда растения сразу росли в неволе. В саду, в горшке или в оранжерее… Не важно. Но они росли, питаясь светом, водой и удобрениями. А потом их казнили, срезав под самый корень. И красивые яркие цветы медленно умирают в руках той, кому их подарили…
Яйцо разбитое рано утром на раскалённую сковороду. Может из него вылупился бы молодой петушок или курочка… Или утёнок с плоским клювом. А из большого яйца мог появиться целый гусь, или даже страус. Но яйцо было безжалостно разбито над пышущей жаром раскалённой сковородой. Эмбрион будущей птицы умер окончательно, превратившись в бело-жёлтую пищу, которую потом кто-то съел.
Комар, погибший при «исполнении задания». Он всего лишь был голоден и хотел есть. Ну и что, что питается он кровью. Диета у него такая. Что тут поделать… Но это же не повод бить его так сильно, чтобы всё его маленькое и хрупкое тельце расплющилось вдребезги вместе с украденной капелькой чужой крови.
А ещё в жизни есть всепоглощающий страх… Постоянный страх. Страх перед болью. Страх перед смертью…
Кто-то верит в смерть, кто-то нет…
«Смерти нет!» — твердил самурай, герой японского эпоса, вонзая себе в живот нож. И умирал. Ну а что ещё можно делать с ножом в животе, кроме как умереть. Особенно если при этом лучший и преданный друг, как положено, сносил мечом его голову.
«Я буду бессмертен!» — верил поэт, перед тем, как идти на дуэль, но убитый на этой самой дуэли. Бессмертными стали его произведения. А сам он, как и все остальные смертные, упокоился в земле. Пусть земля ему будет пухом! Мир его праху!
А ещё в Древнем Египте были фараоны. Фараоны — живые боги на земле! В это свято верили древние египтяне, тщательно бальзамируя своих богов, после их смерти. А потом нищие учёные из Европы грубо вспарывали хорошо забальзамированные фараоновы животы в поисках неизвестно чего. И не было там ни богов, ни фараонов… Потому что там был только прах умерших когда-то давно людей…
Да
