Резкий стук камня об фанеру, как выстрел разорвал тишину и эхом заметался в полумраке помещений.
– Э-э-э-э! Маяковский! – послышался снаружи грубый хрипловатый голос, характерно растягивающий гласные, – Слышь?
Сквозь щель заколоченного окна узкая полоска света падала на морщинистое лицо пожилого человека. Его серые глаза внимательно следили за происходящим снаружи. В руках заряженное ружьё. Курки взведены.
Компанию снаружи он увидел еще, когда их машина только показалась из-за сопки. Старик знал, что они приедут снова и ждал их. Пять человек на двух джипах. Все с оружием. Их намерения были понятны сразу, а выбитые пулями окна и изрешеченная дверь не оставляли сомнений.
Они приезжали уже два раза накануне. В первый раз ограничились лишь уговорами и угрозами. Во второй попытались штурмовать. Одного из них он подстрелил – ранил в ногу. И, возможно, дробь зацепила ещё кого-то. Сегодня на них белели свежие повязки.
– Короче, Маяковский! Пошутили, и хватит, – продолжил тот же голос, – теперь разговор конкретный. В общем, время тебе – до вечера. Открываешь двери и вали на все четыре стороны. Не тронем тебя, если с миром уйдёшь, честное пионЭрское, – парламентёр мерзко ухмыльнулся, – Ну, а если нет, пеняй на себя. Мы тебя по любому выкурим, и, уж ты мне поверь, тогда позавидуешь зомбакам. Они хоть боли не чувствуют. Короче, думай, пока есть время.
Огласив ультиматум, он чуть помедлил, прислушиваясь, затем снова ухмыльнулся и пошел прочь. Вся компания расселась по машинам и они уехали.
– Сволота… – прошептал старик, с ненавистью глядя им в след. Он аккуратно спустил курки и поставил ружьё к стене. Устало вздохнув, он опустился на стул. Вокруг тихо. В полосках света из окна беззвучно кружатся пылинки, и чуть скрипит старый стул, если немного пошевелиться.
Николай Иванович в свои неполные семьдесят лет повидал всякое. Он много где жил, много где и кем работал. Жизнь не была простой и лёгкой и изрядно его помотала.
И так сложились обстоятельства, что на склоне лет он оказался здесь, на краю земли, на этом маяке. Без семьи, без детей, без друзей.
Поначалу он работал, обслуживал маяк, заполнял журналы и следил за порядком. Но со временем всё оборудование было заменено автоматикой и должность его сократили. Уезжать Николаю Ивановичу было не куда, да и привык он уже здесь. А с годами тяга к перемене мест куда-то пропадает. Вот и остался при своём маяке Маяковским, как назвали его сегодняшние визитёры.
Когда всё началось, он жил в служебном домике неподалёку, а на маяк поднимался лишь изредка, протирал пыль и мыл стёкла. По телевизору весной пошли тревожные сообщения. Появился какой-то новый вирус, который почти не поддавался лечению и быстро распространялся. Люди стали массово болеть и умирать. А потом начался кошмар. Покойники так же массово стали оживать и нападать на людей, ещё больше распространяя заразу. Поднялась паника. Полиция, военные, спасатели – все «на ушах». Принимаются меры. Карантин. Изоляция. Оцепление. Новые очаги. Военные начали применять тяжелое вооружение и сжигали дотла целые районы. Но всё это уже не помогало, а как только появились зараженные в войсках, началось повальное дезертирство и полный хаос. Телевизоры и радио замолчали.
Здесь, в некотором отрыве от цивилизации, могло показаться, что ничего особенного и не произошло. Но из-за сопок поднимался чёрный дым горевшего города, а прибрежная деревенька за считанные дни вымерла, зараженная беженцами из города.
Когда Николай Иванович увидел бабу Зину из деревни, у которой покупал молоко, шатающейся вокруг его дома в рваной одежде и с трупными пятнами на лице, то решил перебираться на маяк. Перетащил свои нехитрые пожитки в башню, а входную дверь заложил кирпичами изнутри. На первом этаже окон не было, а до верхних с земли уже не достать. Внутри всё необходимое: есть продукты, вода, бочки с бензином для генератора и прочее. Довольно неплохая крепость получилась, как он думал.
А после пары месяцев относительно спокойной жизни объявились вот эти товарищи, у которых, видимо, были свои планы на эту крепость. Конечно, до них несколько раз приезжали другие, но тех было мало и предупредительных выстрелов под ноги в качестве объяснений им хватало. А вот эти были ребята серьёзные. И не важно, бывшие это менты, военные или просто опытные бандиты. Угроза от них исходила вполне реальная, а старик ещё всё-таки хотел пожить на этом свете. Против охотничьего ружья Николая Ивановича у них были автоматы, и скорее всего, имелось что-нибудь ещё посерьёзнее. Да и пять бойцов это уже не пара беженцев на легковушке, а он сам далеко не Рэмбо. И выкурят они его отсюда, как пить дать. И пристрелят, как пристрелили его пса.
Беспородный рыжий кобелёк Борька жил с Николаем Ивановичем с младенчества. Щенка притащили деревенские мальчишки и хотели, чтобы он стал настоящей пограничной овчаркой. С тех пор щенок вырос в умного и ласкового пса, но исправно нёсшего свою охранную службу. Чужаков он чуял издалека и звонким лаем оповещал хозяина. Он понимал Иваныча с полуслова и часто клал голову ему на колени и долго смотрел своими умными глазами.
Когда Николай Иванович переселился в маяк, то, конечно же, пса забрал с собой. А чтобы тот мог выходить по своим собачьим делам, сделал ему в углу двери небольшой люк.
В тот день пёс учуял чужаков раньше, чем хозяин успел закрыть люк, и выскочил наружу с заливистым лаем. За что сразу же и поплатился. Короткая автоматная очередь резко оборвала собачий лай. И тогда же Иваныч, без предупредительных, сразу саданул дуплетом из окна по гостям, ранив одного. А те обстреляли в ответ двери и окна, повыбив все стёкла.
Когда после короткой перестрелки гости уехали, Николай Иванович разобрал часть кирпичей у двери, вышел наружу и долго сидел у тела своего преданного друга. Он осторожно, дрожащей рукой гладил его рыжую шерсть, а слёзы застилали ему глаза. Впервые за долгие годы он плакал.
Борька был для него единственным близким существом на земле. И за свою короткую жизнь он подарил так много радости и тепла старику, как ни один человек на свете. Он был предан хозяину до самой последней минуты. А теперь старик снова остался один.
Он похоронил пса за маяком на берегу. Обложил могилку камнями, а вместо памятника поставил продолговатый булыжник, на который нацепил Борькин ошейник. Не сдержался и снова всплакнул.
День после ультиматума прошел в сборах. План эвакуации был
