СЕРЕБРЯНЫЙ КУБОКЪ
Рассказъ П. Ж. Вудхауза
(С англійскаго).
В этот вечер мне было как-то особенно не по себе.
Мне надоел Нью-Йорк, надоели мои танцы, надоел весь мир.
Улицы были запружены публикой, торопящейся в театры. Мчались автомобили, все было залито ярким электрическим светом. Мне же было тоскливо и бесконечно грустно.
У Гейзенхеймера по обыкновению было полно: все столики заняты и уже несколько пар танцевало посреди зала. Оркестр играл «Мичиган».
«Хочу вернуться, хочу вернуться В тот край, где я родился, Где не знают греха, Где в полях стада».
Я думаю, что если бы автора этих строк заставить поселиться в деревне, то он обратился бы за помощью к полиции. Все же в мотиве были грустные нотки, говорящие о тоске по родине.
Я отыскивала глазами свободный столик, когда ко мне подбежал какой-то господин. Лицо его было так радостно, точно он встретил свою исчезавшую долгие годы сестру!
Я сразу угадала к нем провинциала. Это было видно по всему — начиная с выражения лица и кончая сапогами.
— Да это миссис Роксбороу, — воскликнул он, протягивая мне обе руки.
— Что ж тут удивительного? — ответила я.
— Неужели вы забыли меня? — он назвал свое имя: — Меня зовут Феррис.
— Хорошее имя. Только оно не оставило никакого следа в моей короткой жизни.
— Мы познакомились и танцевали здесь с вами, когда я в последний раз приезжал в Нью-Йорк.
Это было возможно. Если он познакомился со мною здесь, то, верно, и танцевал. Ради танцев я и хожу к Гейзенхеймеру.
— Когда же это было?
— В прошлом году в апреле.
Эти провинциальные сердцееды незаменимы. Они воображают, что счастливый вечер, проведенный когда то с ними, на всю жизнь останется в памяти их случайной дамы.
— Да, да, я теперь вспомнила. Вас, кажется, зовут Альджернон Кларенс?
— Да нет же, мое имя Чарли.
— Извиняюсь. Ну, что ж, будем танцевать?
Мы смешались с танцующими парами. Что ж делать! Если бы к Гейзенхеймеру пришел слон и пригласил меня на танец, я обязана была бы согласиться. А мистер Феррис очень напоминал мне это животное. Он был добросовестным танцором — из тех, которые проходят в танцклассах курс в двенадцать уроков.
Бывают весенние дни, когда у меня появляется неудержимое желание уехать из города. В тот день утром я подошла к окну, и нежный ветерок так ласково обвеял меня свежестью полей.
Везде на улицах продавали цветы, а в парке зеленела травка и в воздухе было разлито какое-то острое благоухание. Если бы не строгий взгляд внушительного полицейского, я бросилась бы на траву и хорошенько повалялась бы на ней.
Но что-то роковое всегда отравляет радость жизни. Мы с Чарли говорили на разных языках.
— Вот где жизнь! Вы часто здесь бываете? — говорил мне мой кавалер.
— Довольно часто.
Я не сказала ему, что бываю здесь каждый вечер и что мне платят за это. Мы, профессиональные танцовщицы, должны скрывать это. Иначе публике показалось бы подозрительным, что именно мы берем приз, серебряный кубок на конкурсе танцев в конце вечера.
Этот приз, конечно. трюк. Я беру его три раза в неделю; остальные разы торжествует надо мной Мабель Франсис. Конечно, приз может взять каждая, только этого почему-то никогда не случается.
— Шикарный ресторан, — продолжает мистер Феррис. — Я хотел бы жить в Нью-Йорке. Только это теперь невозможно. Недавно умер отец, и я не могу бросить нашей торговли. Да и дела идут у меня прекрасно. Знаете, я недавно женился.
— Женились? Что же вы тогда ходите по ночным ресторанам, точно холостяк? А бедная жена сидит дома и думает: «Где теперь скитается мой мальчик!» И вам не стыдно?
— Да она совсем не сидит дома. Она тут, в ресторане. Вон, наверху…
Я подняла голову. Над красным бархатным барьером склонялось грустное женское лицо.
— Что ж вы ее не развлечете, не потанцуете с ней?
— Ей и так весело. Да и танцует она недостаточно хорошо для Нью-Йорка.
Мне захотелось укусить его. Стыдится танцевать со своей женой! Посадил ее в кресло, дал лимонаду и считает, что этого достаточно.
Музыка заиграла что-то другое. Я оставила его и отправилась наверх.
Она сидела, облокотившись на красный бархат барьера, и смотрела на танцующих. Это была типичная провинциалка, скромно и безвкусно одетая.
Я решительно взялась за спинку свободного стула рядом с ней.
— Можно присесть около вас?
Ола вздрогнула и обернулась. Помолчала, видимо не зная, что ответить.
— Я только что танцевала с вашим мужем.
— Я видела.
Встретив взгляд ее больших темных глаз, я вдруг почувствовала, что успокоюсь, только сбросив что-нибудь большое и тяжелое на голову идиота, танцевавшие внизу. Это был взгляд измученной, побитой собаки.
— Милочка, скажите мне, в чем дело? — не выдержала я.
— Я вас на знаю.
— И не нужно знать. Я часто рассказываю свои неудачи кошке, которая гуляет на крыше соседнего дома. Зачем вы приехали весной в Нью-Йорк?
Она молчала. Потом, точно сообразив, что ей станет легче, поделившись даже со мной, заговорила:
— Это наш медовый месяц. Чарли бредит Нью-Йорком и обязательно захотел везти меня сюда. Я все не соглашалась. Я чувствовала, что это будет очень плохо для меня. Знаете, я до замужества жила в Раднее и там знала одного человека. Его звали Джэк Тизон. Он всех сторонился, и я раньше очень этому удивлялась. Теперь-то я поняла. Он тоже проводил медовый месяц в Нью-Йорке, и его жена, увидев здешних мужчин и столичную жизнь, уже не могла помириться с провинцией.
— Ну, и что же?
