Алекс Д
Имитация. Падение «Купидона»
Пролог
«— Мне кажется, что я понимаю теперь, зачем ты это делаешь.
— Ответ всегда был на поверхности, не так ли?
— Не разрушение было целью?
— Конечно нет. Мне жаль.
— Нет, не жаль.
— Я буду помнить. И он тоже.
— Этого мало.
— Это все, что я могу предложить тебе.»
Джером
Согласно наблюдениям криминальной психиатрии, большинство преступников испытывают нездоровую тягу к местам своих преступлений. Часто это связано с банальным желанием убедиться в отсутствии оставленных улик, но самые сдвинутые психопаты руководствуются совершенно иными побуждениями. Для них это место силы, вдохновения на новые зверства и возможность снова пережить испытанные ощущения. Для них выбранный путь — не более чем жестокая игра, которой они следуют раз за разом. Последствия не интересуют, важен сам процесс. Мы ничего не делаем просто так, каждое действие, даже самое импульсивное, несет за собой определенную цель. Маленькие дети шалят, чтобы вызвать реакцию взрослых. А взрослые, чтобы обратить на себя внимание общества, заявить о своём несогласии с установленными рамками, шокировать… или просто от скуки и ряда психологических отклонений.
Однажды в детском доме в России, когда меня в очередной раз поймали при попытке бегства, я заткнул в закрытом на ремонт туалете слив и включил воду. Я целый день возвращался туда снова и снова, стоял под дверями, ожидая увидеть растекающуюся из-под щели внизу лужу.
Зачем я это сделал? Хотел выразить протест или отомстить? Сейчас уже не важно. Никакой аварии не случилось. Видимо, кто-то из рабочих вовремя закрыл кран. Меня даже не наказали, и шалость сошла с рук. Но были и другие… Безнаказанность всегда ведет к новым нарушениям порядка, законов, устоев. По нарастающей. Это неизбежно и закономерно. К сожалению.
Есть ли какой-то потаённый смысл, затерявшийся в глубинах подсознания, в том, что спустя много месяцев я вновь оказался в Чикаго, на территории заброшенного завода, у того самого полуразрушенного цеха с покосившимися воротами, где впервые посмотрел в глаза своей случайной жертве? Я не знал ее имени, не запомнил черты лица и цвет волос, но моя память сохранила ее взгляд. Растерянность. Неверие. Облегчение. Она словно выдохнула, успокоилась. Смирилась, глядя в глаза смерти.
Ее вины не было. Срыв сделки, в которой обвинили Зака и девушку, был организован мной. Я мог остановить Логана и Крауза, мог признаться и занять место девчонки. Но не сделал этого. Я не понес наказания, и моя совесть нашла миллион причин, почему я не должен казнить себя за случившееся.
И да, вероятно, девчонку убили бы в любом случае.
«Я никогда не стрелял в людей», — сказал тогда ныне покойный Зак Морган. Да, не стрелял, но не всегда прямое попадание лишает жизни. Способов уничтожить человека бесконечное множество.
«Это не было убийством. Мы проявили милосердие», — чуть позже заявил мой заклятый дядя.
Тогда его слова и действия казались мне чем-то вопиющим, кощунственным, безжалостным, попирающим основы человеческого общества. Это случилось полгода назад или чуть больше.
Все изменилось.
Я никогда не стрелял в людей.
Но сегодня придется. И это никакое на хрен не милосердие.
Я просто должен.
Охрана, выставленная вдоль ворот с облупившейся краской, молчаливо расходится, пропуская меня внутрь. Немногословные и исполнительные, они не задают вопросов. В список должностных обязанностей не входит личное мнение в отношении тех или иных требований клиента. Я оставляю их снаружи, не нуждаясь в свидетелях и наблюдателях, и избавляя от косвенной причастности к событиям, которые совсем скоро станут еще одной вехой в моей непростой истории.
Мог ли я предположить, что окажусь здесь снова? В захламленном помещении, пропитанном сыростью и плесенью? Дизайнерский костюм, распахнутое пальто, грязный снег на ботинках. Перчатки, пистолет и сигарета. Новый вариант джентельменского набора.
Под ногами скрипят песок и разбитые стекла, в углах копошатся крысы. Полумрак разрезает свет одной единственной лампы, свисающей с высокого потолка, с которого осыпается штукатурка.
Ничего не изменилось с того момента, когда я был здесь в последний раз, кроме меня самого и девушки… совсем другой девушки. Не забившейся в угол случайной жертвы, а с хладнокровным спокойствием наблюдающей за моим приближением. Без сомнения, она знает, чем закончится наша последняя встреча, но я не вижу ни малейшего проблеска страха в бирюзовых глазах. Что это — железное самообладание, гордыня или уверенность в помощи своих покровителей? Или же новый виток хитроумного плана?
Ее взяли в аэропорту Цюриха, не встретив сопротивления, и доставили сюда без единой попытки к бегству, без слез и истерик. И у меня есть только «здесь и сейчас», чтобы выяснить причину ее равнодушия к происходящему.
Я останавливаюсь, когда между нами остается не больше десяти шагов. Ни волнения, ни напряжения, ни сомнения — ничего не осталось. Какой в них прок, если решение принято и не может быть обжаловано, отменено мольбами и оправданиями, которых я не услышу. Хочу ли я, чтобы она умоляла? В глубине души — да. Но Фей Уокер не из тех, кто сдается и признает вину, орошая щеки горькими слезами раскаяния. Чистосердечное признание не сработает, я и не жду его.
Я пришел не для того, чтобы судить ее, слишком поздно. У меня на руках вынесенный приговор, требующий исполнения. И не имеет никакого значения, что будет после. Я готов ответить по всем выдвинутым обвинениям, если они возникнут. Жестокая игра подошла к своему логическому завершению, и неважно, какой будет цена за вырванную зубами победу. Я заплачу любую.
Фей молчит, склонив голову набок, и в напряжённой тишине вокруг нас есть свое особое звучание. Тягостное, тяжелое, горькое, траурно-скорбное. Она вся в черном. Короткое вульгарное платье, плотные колготки, туфли на высоком каблуке, на лице яркий макияж. И в ней сейчас нет ничего утонченного и изящного. Фей похожа на ту, кем является на самом деле. Из ее губ вырывается пар, на бледных щеках вспыхивают розовые пятна. Приподняв спадающее с плеч кожаное пальто, девушка запахивает его на груди
