Надир Юматов
Еда
В духоте, под закопченным потолком, на кухне, лихо управившись с первым бульонным, а затем тяжелым, жирным вторым, голопузый Николай (он же — муж и папа) с нетерпением дожидался десерта:
— Ну, долго еще там?
— Сейчас все будет — по монашеский смиренно, но все же с упреком ответила Марфа, едва успевая обслуживать мужа — сахара сколько?
— Давай 4 на этот бокал.
Она сыпанула 3 ложки (все равно не поймет), звонко размешала, и поставила бокал на поднос, между блюдцем развернутых конфет «му-му» и тарелкой треугольных пышек. Поднесла к столу, и подала Николаю.
— А варенье?
— Только вишневое осталось. Малину вчера Римка доела.
Николай помотал головой (он не любил вишневое). Марфа села рядом, втянула губы и с задумчивым видом, сложила руки на стол.
— Хочешь что-то сказать? — без всякого интереса, спросил Николай, и отхлебнул горячего чаю.
— Да… — неоднозначно протянула Марфа.
— Ну, говори-говори.
Посмотрев на жирные усы мужа, в которых увязли кусочки жареного лука и крупинки чего-то белесого, она спросила — ты будешь еще суп или картушку? — при этом выразив интонацией, незначительность вопроса.
— Ой, нет — но тугодум Николай, этого даже и не понял.
— Я тогда уберу, а то — вдруг кто-то придет.
— Кто?
— Да кто угодно, я вообще говорю…
— А, да — убери.
Марфа встала, сложила в стопку пустые тарелки и блюдца.
— Рима! — внезапно крикнул Николай.
— О господи! — схватилась за сердце, Марфа — че так орать? — и подошла к раковине. Залязгала посуда.
Тут, в одной только ночнушке, приковыляла взъерошенная Рима, и оголтело расчесывая глаз, остановилась в проеме.
— Звали? — спросила сквозь зев.
— Да, доча — твердо сказал Николай — давай прихорашивайся и — марш в магазин.
— Опять?
— Снова.
Одним, возмущенным движением, Рима развернулась на 180 градусов, надула щеки, и подчеркивая топотом свое недовольство, отправилась в комнату.
— Что нам надо? — спросил Николай.
Марфа отложила напененную тарелку, стряхнула в кастрюлю руки, и обтерла их об халат. Открыла антресоль, достала ручку с блокнотом, передала Николаю:
— Записывай — и села за стол.
— Так.
— 3 десятка яиц…
— Так.
— Майонез…
— Сколько?
— Ведерко пусть берет.
— А не много?
— Да, чтоб уже на месяц.
— Ладно, дальше.
— Лука килограмм…
— Ага.
— Печенье…
— Какого? Сколько?
— Разного пусть берет…
И так далее, так далее. Николай остановился писать только на половине второй стороны листа, потом вырвал его и передал жене, а та сложила список в три раза и передала как раз только что вошедшей дочери. Рима была теперь расчесана, накрашена, в черной блузке с длинным рукавом, заправленной в синие обтягивающие джинсы и в невероятно бодрой форме, словно собралась лететь в космос. Ее стиль одежды говорил, что девушке всего лишь 16.
— Вот возьми. Если не хватит, пускай тетя Таня запишет на папу. «До зарплаты», скажешь.
— Хорошо, а — перед тем как развернуться она вдруг вспомнила — можно я возьму шоколадку? — и аккуратно добавила, глядя на отца — себе.
На мгновенье образовалась тишина. Марфа замерла перед раковиной, навострила уши. Николай одномоментно перестал чавкать, и посмотрел на дочь испытующе:
— Бери — буркнул он с ноткой ненависти, а глаза его так и говорили: «не будь тут матери, я б показал тебе такую шоколадку — не унесла бы».
— Только смотри не дорогую.
— Хорошо. Я возьму плиточку пористой.
— Одну.
— Хорошо. Спасибо папочка — и побежала из дому, как всегда забыв прихватить с собою пакеты.
— Ну, забыла. Это же ребенок, Коль. Вспомни себя в ее возрасте.
— У нас уже этих пакетов хоть жопой жуй! Сейчас еще два притащит как минимум.
— Ты только не кричи на нее.
— Тут кричать мало…
— Коль.
— Тут дрына бы, да почаще…
— Коль.
— Для нее деньги видимо — ничто!
— Коль.
— Конечно, не ей же спину гнуть!
— Ко-о-ля — Марфа снова села за стол, с легкостью упавшего листа, прикоснулась к руке мужа, улыбнулась ему, и успокаивающе-ласково пролепетала — да черт с этими пакетами, я поговорю с ней — помялась пару тройку секунд, нервно повздыхала, и сделав последний, глубокий вздох в итоге решилась:
— Сегодня мама звонила, сказала ей в больницу нашу надо, вроде карточку забрать. Так вот она хочет завтра у нас переночевать. Ты ж не против?
Застывшая у рта Николая, пышка, опустилась в тарелку.
— И что ты хочешь сказать, мне опять накрывать ей на стол?
— Ну лапусик — Марфа приподнялась, обняла его за потные и пушистые плечи, склонила голову, и словно в микрофон сказала в лысую макушку — ну она же один разик в год приезжает.
Такой аргумент, не удовлетворил Николая. Резким толчком, он отправил жену обратно на стул.
— А когда мы к ней приезжаем, больно она хочет нас кормить?
Марфа виновато опустила взгляд, промолчала.
— Видимо — нет, раз тарит в морозильник свой «драгоценный» кофе, чтоб я не дай бог его не выпил. А на завтрак, обед и ужин, что у нее? Постоянно одни рожки, с подливой, будто у нее больше нет ничего для нас. Это нормально, по-твоему, так встречать родную дочь с зятем?
И теперь, она не ответила.
— А знаешь, я тебе не говорил об этом, но сейчас вот скажу. Уже давно хотел, кстати сказать, просто, не мог подобрать нужного момента. В позапрошлый раз, когда мы были у нее, я проснулся посреди ночи и пошел значит попить воды и думаю, а гляну ка я в тот маленький буфет, от которого она не отходит, прикрывает задницей, когда мы на кухне. Ну, так я глянул туда и знаешь, что там обнаружил?
Марфа медленно помотала головой. Чтобы легче переносить неприятные откровения о родной матери, ее взор отрешенно сконцентрировался на пышках.
— Доверху набитые полки — Николай энергично принялся загибать пальцы — крупой, печеньем, лапшой, конфетами, вафлями и бог его знает, чем еще.
Марфа продолжала строго молчать.
— И после этого ты хочешь, чтобы я кормил ее? Или чтобы ты ее кормила?
Возмущенно стянув к переносице брови, и одновременно вытянув полутрубочкой губы, он оглядел застывший как бюст, профиль жены, понял, что никакого ответа от нее не последует, и обессилено откинулся на стуле. После чего последовала напряженная минута тишины.
На глазах Марфы едва заметно наворачивались слезы.
Николай выпрямился, и сложил руки в замок:
— Значит так — рассеял он молчание — сейчас доча принесет продукты: берешь десяток яиц, жаришь-паришь, в общем, делаешь, что с ними хочешь для своей мамаши,
