Строптивица и Зверь
Эмброуз сказал, что она вдова, и Баллард мог только догадываться, каким образом её муж, пытаясь оставаться хозяином в своем доме с такой-то женой, загнал себя в могилу в столь раннем возрасте. Эта женщина явно привыкла давать указы и заставляла их выполнять.
— Если я соглашусь, что ты будешь делать, пока живешь в моём замке, ешь мою еду и пользуешься моими дровами, чтобы согреться? Кетах-Тор требует тщательного обслуживания, мы — небольшое домашнее хозяйство. Каждый здесь занимается несколькими делами.
Он подумал, что её позвоночник скоро переломится от того, как сильно была напряжена женщина. Она скрестила руки на груди и нахмурилась.
— Мы с Циннией не пиявки, милорд, и не неумехи. Я варю отвратительный эль и могу сжечь это место, пытаясь приготовить еду, однако я — искусная прядильщица и шелкокрутильщица, компетентная швея и исключительный писец. Цинния училась у Маргариты де Пизан в качестве переписчика, иллюстратора и переплетчика. Мы не дворянки и не боимся тяжелой работы. Я скребла полы, стирала бельё, ухаживала за больными и помогала хоронить мёртвых. Чего ещё ты хочешь от меня?
Баллард слушал её страстную речь не перебивая. У Луваен Дуенды были ответы на большинство вопросов, а аргументы на всё остальное. Она не спорила — она объявляла войну. Его уважение к Циннии расцвело. У девушки был более сильный характер, чем он предполагал, если она ещё не прогнулась под тяжестью внушительной личности своей сестры. Очарованный, он поддался искушению подразнить госпожу Дуенду и, возможно, лишить её дара речи.
— Чего я хочу от тебя? — он сделал паузу, взглядом скользнул по ней от макушки до кончиков пальцев ног, выглядывающих из-под подола. Её руки, бледные и с длинными пальцами, сжимали предплечья. — Тебя в моей постели, — наконец ответил он.
~**~
Умоляй меня не покидать тебя или возвратиться к моему народу: ибо куда ты пойдёшь, туда и я пойду; и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом и твой Бог — моим Богом; и где ты умрёшь, там и я умру и погребена буду; пусть Господь накажет меня, если я не сдержу это обещание — только смерть сможет нас разлучить.
— Руфь 1:16–17 (КДВ)
Из самого высокого окна замка Баллард смотрел на леса и поля родового поместья и ждал, когда умрёт его жена. Дул западный ветерок, принося с собой аромат зелёного клевера и пряный мускус сосны и ясеня, предвещавший наступление весны и скорого лета. Лето было любимым временем года Изабо, но она не проживёт достаточно долго, чтобы увидеть его или цветение её любимых роз.
Скрип открывающейся двери за его спиной возвестил о прибытии колдуна. Одежды Эмброуза шептали пыльные заклинания, подметая доски пола. Он остановился перед самым окном.
— Господин.
Баллард не обернулся.
— Всё закончилось?
— Скоро, — в голосе Эмброуза послышались тревожные нотки. — Она спрашивает о вас.
Баллард оторвался от вида своих земель и повернулся к магу. Мужчина не удивил бы его больше, если бы сказал, что в пруду резвятся пурпурные русалки.
— Значит, она бредит.
Эмброуз покачал головой.
— Нет. Совершенно здравомыслящая. Будьте осторожны.
Бессмысленное предупреждение: он всегда оставался настороже, когда имел дело с женой. Мужчина посмотрел на кормилицу в углу комнаты.
— Отдай его мне.
Она встала по его команде, осторожно баюкая свёрток, который дёргался и сопел. Он взял ребёнка из её рук и осторожно отодвинул одеяло, открывая розовокожее существо со скрюченными кулачками, шапкой тонких золотистых волос и яркими детскими голубыми глазами, которые могли потемнеть с возрастом. Руки Балларда, тёмные с боевыми шрамами, легли на маленькое тело мальчика, когда он повернул малыша так, чтобы видеть его спину. На протяжении бесчисленных поколений дети кетахской крови носили серповидный знак прямо над ягодицами. Он был у Балларда, как и у его отца и деда. Гладкая и незапятнанная спина этого младенца открыла правду, о которой подозревал Баллард. Он не был тем, кто зачал ребёнка Изабо.
— Ты можешь отдать его в другую семью. Младшие рыцари с бесплодными жёнами мечтают о детях благородного происхождения. Один возьмёт его, вырастит как своего.
Баллард проигнорировал предложение Эмброуза, завороженный тонкими чертами лица младенца и крошечной ручкой, сжимающей один из его пальцев. Глаза ребёнка моргнули и медленно сфокусировались, поймав взгляд Балларда и удерживая его в течение одного вечного мгновения, обнажая его душу. Впервые на его памяти что-то шевельнулось в нём, оттаяло и зашевелилось — свирепый инстинкт требовал защищать. Он наклонился и провёл губами по лбу ребёнка. Этот младенец может и не принадлежал ему по крови, но, тем не менее, был его: его сын, его наследник, следующий лорд Кетах-Тор и всех земель, на которые он претендует. Если бы он думал, что она оценит это, то поблагодарил бы Изабо за такой щедрый подарок. Он взглянул на Эмброуза, который смотрел на него непроницаемым взглядом, на кормилицу, что отвернулась к окну.
— Это Гэвин де Ловет, — сказал он тихим голосом, — сын Балларда, сына Двеннона, сына Удольфа, наследник Кетах-Тор.
— Провозглашённый и признанный, — Эмброуз низко поклонился. Кормилица присела в реверансе.
Баллард вернул ребёнка няне. Он не хотел покидать эту мирную комнату с её новорождённой надеждой и обещанием на будущее, но его ждала женщина. Она вызвала его с предсмертным вздохом. Изабо родила ему наследника. Он был ей обязан.
В её спальне пахло, как на поле битвы после окончания бойни, когда вороны уже резвились среди павших. Неопределённый запах смерти висел в воздухе, сгущаясь от удушливого жара, исходящего от огня в очаге. Будучи здоровой, Изабо носила титул самой красивой женщины в королевстве. Теперь, изнемогая от потери крови, она лежала в своей постели, словно усохший призрак, покрытый горой покрывал. Только её глаза, такие же голубые, как у сына, светились жизнью с искорками злобы. Взглядом она проследила за приближающимся Баллардом.
— Изабо, — в течение нескольких месяцев их брака она не скрывала того, что вид его вызывал у неё отвращение. Он никогда бы не подумал, что она захочет провести с ним свои последние минуты.
Она провела кончиком языка по потрескавшейся нижней губе.
— Воды, — прохрипела женщина.
Он налил воду в чашку и помог ей сесть, чтобы она могла выпить.
— Пей медленно, — сказал он. На этот раз она сделала, как он велел, без возражений. Когда она закончила, он осторожно опустил её на кровать.
Её грудь тяжело вздымалась и опускалась.
