Трусливый Ваня
(сборник)
А. С. Пушкин
Вурдалак
Трусоват был Ваня бедный:
Раз он позднею порой,
Весь в поту, от страха бледный,
Чрез кладбище шёл домой.
Бедный Ваня еле дышит,
Спотыкаясь, чуть бредёт
По могилам; вдруг он слышит,—
Кто-то кость, ворча, грызёт.
Ваня стал; шагнуть не может.
«Боже! — думает бедняк,—
Это, верно, кости гложет
Красногубый вурдалак[1].
Горе! малый я не сильный;
Съест упырь меня совсем,
Если сам земли могильной
Я с молитвою не съем».
Что же? вместо вурдалака
(Вы представьте Вани злость!) —
В темноте пред ним собака
На могиле гложет кость.
И. А. Крылов
Лжец
Из дальних странствий возвратясь,
Какой-то дворянин (а может быть, и князь),
С приятелем своим пешком гуляя в поле,
Расхвастался о том, где он бывал,
И к былям небылиц без счёту прилыгал.
«Нет, — говорит, — что я видал,
Того уж не увижу боле.
Что здесь у вас за край?
То холодно, то очень жарко,
То солнце спрячется, то светит слишком ярко,
Вот там-то прямо рай!
И вспомнишь, так в душе отрада!
Ни шуб, ни свеч совсем не надо:
Не знаешь век, что есть ночная тень,
И круглый божий год всё видишь майский день.
Никто там не садит, не сеет:
А если б посмотрел, что там растёт и зреет!
Вот в Риме, например, я видел огурец:
Ах, мой творец!
И по сию не вспомнюсь пору!
Поверишь ли? Ну, право, был он с гору».—
«Что за диковина! — приятель отвечал,—
На свете чудеса рассеяны повсюду;
Да не везде их всякий примечал.
Мы сами вот теперь подходим к чуду.
Какого ты нигде, конечно, не встречал.
И я в том спорить буду.
Вон, видишь ли через реку тот мост.
Куда нам путь лежит? Он с виду хоть и прост,
А свойство чудное имеет:
Лжец ни один у нас по нём пройти не смеет:
До половины не дойдёт —
Провалится и в воду упадёт;
Но кто не лжёт.
Ступай по нём, пожалуй, хоть в карете». —
«А какова у вас река?»—
«Да не мелка.
Так видишь ли, мой друг, чего-то нет на свете!
Хоть римский огурец велик, нет спору в том,
Ведь с гору, кажется, ты так сказал о нём?» —
«Гора хоть не гора, но, право, будет с дом».—
«Поверить трудно!
Однако ж, как ни чудно,
А всё чудён и мост, по коем мы пойдём,
Что он Лжеца никак не подымает;
И нынешней ещё весной
С него обрушились (весь город это знает)
Два журналиста да портной.
Бесспорно, огурец и с дом величиной
Диковинка, коль это справедливо».—
«Ну, не такое ещё диво;
Ведь надо знать, как вещи есть:
Не думай, что везде по-нашему хоромы;
Что там за домы:
В один двоим за нужду влезть,
И то ни стать, ни сесть!» —
«Пусть так, но всё признаться должно,
Что огурец не грех за диво счесть,
В котором двум усесться можно.
Однако ж, мост-ат наш каков.
Что лгун не сделает на нём пяти шагов.
Как тотчас в воду!
Хоть римский твой и чуден огурец…» —
«Послушай-ка, — тут перервал мой Лжец, —
Чем на мост нам идти, поищем лучше броду».
И. А. Крылов
Тришкин кафтан
У Тришки на локтях кафтан продрался.
Что долго думать тут? Он за иглу принялся:
По четверти обрезал рукавов,—
И локти заплатил. Кафтан опять готов;
Лишь на четверть голее руки стали.
Да что до этого печали?
Однако же смеётся Тришке всяк.
А Тришка говорит: «Так я же не дурак
И ту беду поправлю:
Длиннее прежнего я рукава наставлю».
О, Тришка малый не простой!
Обрезал фалды он и полы,
Наставил рукава, и весел Тришка мой,
Хоть носит он кафтан такой.
Которого длиннее и камзолы.
Таким же образом, видал я, иногда
Иные господа,
Запутавши дела, их поправляют,
Посмотришь: в Тришкином кафтане щеголяют.
В. И. Даль
Знахарь
Землемер[2] приехал на съёмку в какую-то деревню. Он сымал да клал на бумагу, да чертил; а мужики, бывало, как увидят, что возится землемер наш с мишенями, со съёмочным столиком, с трубками да с разными снарядами, то и стали перешёптываться да намекать, что землемер этот, надо быть, знается с нечистой силой, разгадывает, что было и что будет, накликает и угоняет грозу и прочее.
Землемер этот был молодой весельчак, смеялся тайком этому да ещё показывал мужикам, иную пору, в воскресный день разные шутки; а те дивовались невидальщинам да крестились.
Раз как-то у хозяина, где стоял землемер на квартире, украли рублей с пятьдесят денег. Мужик об стену бьётся. «Пропал я, — говорит, — совсем; тут моих было только рублёв с десяток, а то чужие; пропал я теперь, последнюю корову вести со двора да продавать; уплатить нечем».
Помощник землемера этого, парень проворный, стал и клясться и божиться, что деньги украл никто больше, как знахарь Мирон; больше, говорит, некому: он один только и приходил в избу, да и люди говорят, что Мирон дело своё знает чудно,
