Книга Талисман моей любви - Нора Робертс

Масатлан, Мексика

Апрель 2001

Гейдж Тернер шел по пляжу. Солнечные лучи расцвечивали небо перламутрово-розовым, отражались от синей-синей воды, накатывавшей на белый песок. Обувь он снял — через плечо были переброшены разлохмаченные шнурки древних кроссовок «Найк». Края джинсов обтрепались, а сами джинсы на сгибах давно истерлись до белизны. Тропический бриз теребил волосы, несколько месяцев не видевшие парикмахера.

Гейдж подумал, что почти не отличается от бездомных, которые сладко посапывали на песке. Пару раз, когда удача отвернулась от него, он сам ночевал на пляжах и знал, что скоро их прогонят — до того, как приносящие доход туристы проснутся в своих номерах и примутся за утренний кофе.

Гейдж подумал, что почти не отличается от бездомных, которые сладко посапывали на песке. Пару раз, когда удача отвернулась от него, он сам ночевал на пляжах и знал, что скоро их прогонят — до того, как приносящие доход туристы проснутся в своих номерах и примутся за утренний кофе.

В данный момент, несмотря на немытый и небритый вид, удача была на его стороне. Это точно. Чувствуя, как ночной выигрыш оттягивает карман, Гейдж размышлял, не сменить ли комнату с видом на море на номер в гостинице.

Бери все, что можно, подумал он, завтрашний день может выжать тебя досуха.

Срок приближался, время утекало, как белый, ласкаемый солнцем песок сквозь пальцы. До двадцать четвертого дня рождения оставалось меньше трех месяцев, и ночные кошмары вернулись. Кровь и смерть, огонь и безумие. Хотя все это — и Хоукинс Холлоу тоже — находилось за тридевять земель от ласкового тропического рассвета.

Но это жило в нем.

Гейдж отпер широкие стеклянные двери своей комнаты, вошел, бросил на пол кроссовки. Потом включил свет, задернул занавески, вытащил из кармана выигрыш и небрежно похлопал ладонью по купюрам. По текущему курсу больше шести тысяч долларов. Неплохая ночь, совсем неплохая. В ванной он выбил дно флакона из-под крема для бритья, сунул деньги в пустую трубку.

Он защищал свое имущество. Научился этому еще в детстве, пряча свои маленькие сокровища, чтобы отец не нашел и не уничтожил их в пьяном угаре. Вопрос, идти ему в колледж или нет, даже не стоял, но Гейдж считал, что в свои неполные двадцать четыре года уже многому научился.

Он покинул Хоукинс Холлоу летом, сразу после окончания школы. Просто собрал свои вещи и смылся.

Сбежал, подумал, Гейдж, раздеваясь, чтобы принять душ. Работы было хоть отбавляй — он был молодым, сильным и не особенно привередливым. Но, копая канавы, таская бревна, а особенно за месяцы, проведенные на морской буровой установке, Гейдж усвоил важный урок. Картами можно заработать гораздо больше, чем физическим трудом.

Кроме того, игроку не нужен дом. Только игра.

Гейдж шагнул под душ, включил горячую воду. Она стекала по загорелой коже, сухощавым мышцам, густым черным волосам, нуждавшимся в стрижке. Гейдж лениво подумал, не заказать ли кофе и что-нибудь из еды, потом решил, что сначала нужно пару часов поспать. Еще одно преимущество профессии. Приходить и уходить, когда захочешь, есть, когда голоден, спать, когда устал. Он устанавливал собственные правила и нарушал их, если они ему мешали.

Плевать ему на всех.

Неправда, признал Гейдж, рассматривая белый шрам на запястье. Вернее, не вся правда. Для него всегда были важны друзья, настоящие друзья. А в мире нет друзей вернее, чем Калеб Хоукинс и Фокс О'Делл.

Братья по крови.

Они родились в один и тот же год, один день и даже — насколько им известно — в один час. Гейдж не помнил времени, когда они не были... командой. Да, это самое подходящее определение. Мальчик из семьи среднего класса, ребенок хиппи и сын алкоголика. Наверное, у них не должно было быть ничего общего, размышлял Гейдж, и его губы растянулись в улыбке, взгляд зеленых глаз смягчился. Но мальчики были друг другу как братья — задолго до того, как Кэл порезал им запястья бойскаутским ножом, чтобы скрепить ритуалом их дружбу.

И этот ритуал изменил их. Изменил ли? Или просто освободил то, что уже существовало, но просто ждало своего часа?

Гейдж отчетливо помнил все, каждый шаг, каждую подробность. Это началось как приключение — прогулка в лес трех мальчишек накануне их десятого дня рождения. Нагруженные эротическими журналами, пивом, сигаретами — его вклад, суррогатными продуктами и колой, которые захватил Фокс, а также собранной матерью Кэла корзинкой для пикника с сэндвичами и лимонадом. Хотя Франни Хоукинс вряд ли стала бы собирать эту корзинку, знай она, что сын собирается ночевать в лесу у Языческого камня.

Гейдж помнил все: липкую жару, музыку из радиоприемника, а также абсолютную невинность, которую они несли с собой вместе с сухим печеньем «Литл Деббис» и «Наттер Баттер» и которую утратили до того, как утром вышли из леса.

Выключив душ, Гейдж вытер мокрые волосы полотенцем. В тот день у него болела спина — отец поколотил его накануне вечером. Когда они сидели у костра на поляне, рубцы пульсировали болью. Он помнил эту боль, помнил блики пламени на серой плите Языческого камня.

Гейдж помнил слова, которые они записали на листе бумаги и произнесли вслух, когда Кэл проделал над ними обряд посвящения в кровные братья. Помнил резкую боль, когда нож вспорол его кожу, помнил прикосновение руки Кэла и Фокса, когда они смешали свою кровь.

А также взрыв, жар и холод, силу и страх, когда смешавшаяся кровь пролилась на выжженную землю поляны.

Он помнил, что тогда поднялось из земли: бесформенная черная масса и ослепительный свет. Чернота зла и ошеломляющая белизна добра.

Когда все закончилось, с его спины исчезли рубцы, а в кулаке оказался зажат осколок гелиотропа. С тех пор Гейдж не расставался с камнем — Кэл и Фокс со своими тоже. Три части целого. Как и они с друзьями.

В ту неделю безумие охватило Холлоу, захлестнуло его, словно эпидемия, заразило, заставляя обычных, достойных людей совершать ужасные поступки. И каждые семь лет безумие возвращается — снова на семь дней.

Как и он сам, подумал Гейдж. Но разве у него есть выбор?

Обнаженный, еще мокрый после душа, он вытянулся на кровати. Время еще есть — для нескольких игр, горячих пляжей и раскачивающихся на ветру пальм. До зеленых лесов и голубых гор Хоукинс Холлоу несколько тысяч миль, а до июля еще несколько месяцев.