Агония
Оксана Сергеева
Глава 1
Самая жестокая и беспощадная
война — это вражда не людей с людьми,
а их представлений друг о друге.
Сотовый пиликнул сообщением.
«Я подъехал».
Регина схватила с полочки под зеркалом приготовленные документы, накинула джинсовую куртку и выбежала из квартиры. Нажала кнопку лифта, но звука двигающейся машины не послышалось. Зато с лестницы — шаги и тяжелые вздохи соседки по площадке, а заодно старшей по подъезду.
— Татьяна Николаевна, лифт снова не работает?
— Ой, Региночка, не работает. Сейчас буду звонить.
Охнув пару раз для приличия «как все это надоело», девушка побежала вниз к отцу. Он ждал ее в машине.
Сев в серую «Тойоту», она дежурно поцеловала его в шершавую щеку и сунула квитанции за квартплату.
— Как дела? — тоже дежурно поинтересовался Чарушин.
— Хорошо, — улыбнулась дочь. — Только приехала, соскучилась по Москве.
— Хорошо, что хорошо. Как мать?
— Нормально, — отделалась нейтральным ответом, зная, что на самом деле отца совершенно не интересует, как дела у бывшей жены.
Родители друг друга ненавидели. Просто ей с отцом не о чем разговаривать, поэтому каждый раз при встрече они произносили заготовленные, набившие оскомину слова, и расходились. Они даже по телефону очень редко общались, только переписывались в СМС-чатах. Так разговор был логичен и понятен: без неловких пауз, когда спросить и сказать нечего. У них с отцом одна фамилия, а больше ничего общего. К такому положению вещей Регина давно привыкла и ни на что не обижалась.
Обидно, когда больно, когда задевает. А когда не больно и не задевает — уже совсем не обидно.
— Пиши, если что, — прозвучала от папы еще одна привычная фраза.
— Хорошо, — Регина снова поцеловала воздух около его щеки, вышла из салона и встала на тротуаре у дома. С улыбкой махнула рукой и подождала, пока машина отъедет.
Идти домой не спешила: с минуты на минуту приедет подруга. Присев на лавочку у подъезда, поежилась: солнце так ярко светит, а ветер ледяной. Чуть дунет — по спине ледяные мурашки.
Родители развелись, когда ей было пять лет. Разрыв она переживала тяжело: детский разум не мог понять причин конфликта, да и сейчас Регина не видела смысла в них вдаваться.
Ребенком она отца очень любила и страшно по нему скучала. Хотелось видеть его рядом, делиться с ним радостями, хвастаться успехами, получать похвалу, может быть, на что-то пожаловаться, но разочарование кольнуло раз, второй, третий, и потребность отпала.
Много лет Чарушин не особо интересовался жизнью дочери, но после окончания школы она приехала учиться из Тулы в Москву, поступила в университет, и часть забот по ее содержанию он взял на себя. Причем существенную часть. И на том спасибо.
Отец снимал ей квартиру и каждый месяц перечислял деньги на карточку. Регина ни разу не видела хозяев и сама не оплачивала никаких счетов — все это делал отец. Хозяйственные вопросы тоже решал он. Потек ли кран, поломался ли смеситель, буянят ли соседи, она звонили или писала ему.
Большей суммы, чем он давал, не просила, стараясь жить по средствам. Подарков тоже не выпрашивала. На день рождения отец традиционно переводил ей деньги. Первое время пытался что-то дарить, но не угадывал, поэтому перестал морочить себе голову: поздравление СМС-сообщением, пополнение счета — вот и весь праздник. С новой женой отца Регина не общалась, с семьей время не проводила, праздники с ними не праздновала. Где-то в блокноте у нее записан его домашний адрес, но в том доме она ни разу не была: они не приглашали, а она и не рвалась.
Десяти минут не прошло, подъехала Алиса. Выбравшись из машины, подруга сдвинула вверх на голову солнечные очки и засмеялась.
Выдав звонкую и протяжную трель смеха, радостно заверещала:
— Моя кошечка наконец приехала!
Шаркающий в соседний подъезд старичок поднял слетевшую с седой головы бейсболку и недовольно глянул на девушку, словно кепку с него не ветер сдул, а пронзительный девичий визг.
— Привет! — Регина бросилась обнять подругу, и та шагнула ей навстречу, прихрамывая. — Что с ногой?
— Мозоль натерла. Думала, затусим сегодня в клубе, а тут вон беда какая.
— Мозоль? — удивилась Чарушина. — Ты еле ходишь!
— Вот так вот натерла! На всю ногу!
— Ну да, это ж моя Казакова: пить так пить, гулять так гулять, а если мозоль, то на всю ногу.
— Кстати, мы пить будем?
— А надо?
— Еще спрашиваешь!
— У нас лифт не работает, — предупредила Регина, уже про себя сочувствуя подруге: хромать ей придется на шестой этаж.
— Я как знала. С утра поняла, что по магазинам я не ходок, поэтому привезла, что было дома. Одно сухое, одно полусладкое. Не знаю даже, откуда у меня сухое взялось, перепутала, что ли… — рассуждала подруга, вытаскивая сумку с заднего сиденья машины. — Короче, что привезла, то и будем сегодня пить.
— А чего спрашиваешь тогда?
— А прелюдия потому что.
— Слушай, холодно-то как. Лето будет в этом году или нет…
— Не будет…
— Как ты так с ногой?
— Да пошла к девкам… напялила новые туфли…
Так, делясь новостями и переговариваясь, девушки поднялись в квартиру. Пока шагали по лестнице, Алиска охала, страдала и материлась. В прихожей, громко застонав от облегчения, она скинула босоножки, прошла в комнату и рухнула на стоящий под окном диван.
— Мне бы сейчас сесть, а лучше — лечь.
— Падай, я сейчас все сюда притащу.
Но Алиска долго на месте не усидела. Опустила светлые римские шторы, захватила с подоконника ароматизированные свечи, толстые, как бочонки. Поставила их на треугольный деревянный столик и подвинула сам столик к дивану.
— Надо чтобы все было красиво, — довольно мурлыкнула. — Давай я вино пока открою, а то ты все равно не умеешь. И спички захвати! Или зажигалку!
— Не говори. Захочу налакаться и бутылку не смогу сама открыть. — Вручила подруге вино и штопор, сама зажгла свечи — комната тут же наполнилась легким ванильным запахом. — Ты сказала, что приедешь, и я не стала без тебя есть, теперь аж в животе урчит, от бокала вина сейчас опьянею.
— А что ты приготовила? Что-то вкусненькое?
— Мясо с грибами и сыром запекла.
— Отлично.
Когда, наконец, Регина накрыла на стол и села, уютно расположившись на диване, Казакова с чувством стиснула ее плечи.
— Я так по тебе соскучилась, сил нет. Вот честно, — заглянула ей в глаза с щенячьей радостью. — Прям ужас
