Аластер Рейнольдс
Ночи Белладонны
Лихнис занимал мои мысли задолго до того, как я обнаружила оставленные им под моей дверью цветы.
По обычаю Линии Мимозы мы приглашали на наши сборы свидетелей. Всю тысячу ночей празднества среди нас присутствовали несколько десятков гостей, загружая в нашу общую память воспоминания и впечатления, собранные за двести тысяч лет странствий по галактике.
Они прибывали из самых дальних уголков космоса, их корабли делили орбиты с нашими девятьюстами девяноста девятью кораблями. Некоторые принадлежали к иным Линиям — Бархатниц, Чеканов и Марцеллинов, — в то время как другие представляли более или менее устоявшиеся планетарные и звездные цивилизации. Среди них были посланники кентавров. Спасателей и Канопус-Солидарности, а также представители машинного народа. Наша Линия одна из немногих поддерживала дружеские связи с роботами Кольца Единорога.
В числе гостей был и Лихнис, единственный представитель Линии Горечавки, из старейших в Союзе. Линия Горечавки уходила корнями в Золотой Час, первое тысячелетие космической эры человечества. Лихнис пользовался популярностью, постоянно пребывая в чьем-либо обществе. Он держался приветливо и непринужденно среди незнакомцев, и ему всегда было что рассказать; но точно так же он охотно выслушивал наши истории, кивая и смеясь в нужных местах. Его худощавая фигура не бросалась в глаза, а улыбчивое лицо и кудрявые волосы придавали ему по-мальчишески простодушный вид. Столь же скромными были его одежда и вкусы, и он чувствовал себя среди других гостей так же свободно, как и среди шаттерлингов нашей Линии, Казалось, он доступен для каждого и готов заговорить с кем угодно.
За исключением меня.
В первые дни особых мыслей на этот счет у меня не возникало — и без того хватало, на что отвлечься. И прежде всего это касалось места проведения собрания. Фекде, завоевавшей приз за лучшую нить в Тысячную ночь нашего прошлого сбора, было поручено подготовить к нашему прибытию эту планету. Некоторые поначалу ворчали, но теперь все соглашались, что Фекда превосходно справилась с задачей.
Она прибыла заранее, примерно за столетие до всех остальных. На Терции, планете, которую мы выбрали для сбора, имелся единственный центральный континент, окруженный единственным бескрайним океаном. Три луны с похожими на черепа ликами вздымали в этом огромном зеленом первобытном море ленивые приливные волны. Презрев сушу, Фекда оборудовала место проведения сбора далеко от побережья, использовав технологию Хранителей для возведения на морском дне громадных, похожих на пальцы башен.
Эти каменные колонны уходили в небо на километры. В верхней их части были выдолблены многочисленные залы и галереи, обеспечивавшие достаточно пространства для жилья и празднеств. Некоторые башни соединялись мостами, а с их верхних уровней мы совершали стремительные перелеты к дальним башням или находившимся на орбите кораблям. Некоторым башням Фекда придала черты, соответствовавшие особенностям ее личности. В ее нити-победительнице немалую роль играла музыка, так что одну из башен венчала скрипка величиной с корабль, и мы называли это сооружение Скрипичной башней. Другую колонну украшала голова совы, третью — оплавленная свеча, а самая большая заканчивалась башенными часами со строгими черными стрелками, отмечавшими ход тысячи ночей.
Фекда отлично справилась. Это был наш двадцать второй сбор, и мало кто мог вспомнить место, более подходящее для того, чтобы отпраздновать успехи совместных странствий. Кто бы ни победил на этот раз, ему бы предстояло приложить немало усилий, чтобы с ней сравниться.
И это точно не я. Мое странствие получилось достаточно успешным, но были и другие путешественники, кто уже сплел нити получше тех, что смогла бы сплести я на основании пережитого. Впрочем, я особо не расстраивалась. Если мы сохраним нашу численность, то однажды может прийти и мой черед. А пока этот миг далек, я просто радуюсь моему участию в столь масштабном предприятии.
Прошло, вероятно, пятьдесят ночей или больше, прежде чем меня всерьез заинтересовал Лихнис. Поначалу мои сомнения казались совершенно невинными. Всем хотелось заполучить кусочек нашего гостя-Горечавки, и вряд ли стоило удивляться, что кому-то приходится ждать своей очереди. Но постепенно созрело ощущение, будто Лихнис изо всех сил меня сторонится. Он непременно покидал компанию при моем появлении и раньше времени вставал из-за стола за завтраком, когда я осмеливалась сесть поближе.
Я убеждала себя, что глупо считать, будто он столь холодно относится исключительно ко мне, — в конце концов, я лишь одна из сотен шаттерлингов Мимозы, еще не общавшихся с ним лично. Но ощущение никуда не девалось. А когда я заметила, что Лихнис изредка бросает на меня взгляд, полагая, что я не вижу, мое замешательство лишь усилилось. Неужели я чем-то обидела его или кого-то из шаттерлингов его Линии?
История с цветами началась не сразу. Впервые они появились этак на сотую ночь, оставленные в простой белой вазе на пороге моей комнаты в Совиной башне. Я рассматривала их без особого интереса. С бутонами в форме луковиц, темно-пурпурные, они сменили цвет почти на черный, пока я не вынесла их на балкон.
Я пыталась расспрашивать, кто мог оставить цветы и что это могло означать. Никто другой не получил столь загадочного подарка. Но никто не признался, и я решила выкинуть странное событие из головы. Для шаттерлингов нет ничего необычного в том, чтобы обмениваться шутливыми сообщениями или подарками, а может, само это место ведет со своими гостями некую загадочную игру.
Еще через пятьдесят или шестьдесят ночей цветы появились снова. Предыдущие к тому времени увяли, но теперь я воспользовалась оказией, чтобы слетать к себе на корабль и пропустить цветы черед бортовой анализатор просто хотела убедиться, что в них и в самом деле нет ничего особенного.
Цветы оказались красавкой, или белладонной. Судя по данным «Сарабанды», они ядовиты, но лишь в историческом смысле. Среди нас не было бессмертных, но если бы кто-то и решил умереть, для этого потребовалось бы нечто посерьезнее биологическою яда — оружие, отказ стазис-поля, рукотворная катастрофа с участием не прощающей ошибок физики. Но вовсе не творение неуклюжей природы.
Так что я по-прежнему не имела ни малейшего понятия, что означают эти цветы.
Ближе к двухсотой ночи белладонна вновь появилась на моем пороге, и на этот раз я могла бы поклясться, что успела заметить в коридоре силуэт, прежде чем он скрылся за поворотом. Я убеждала себя, что это не мог быть Лихнис, и тем не менее я видела человека с похожим телосложением, с такими же короткими кудряшками, в такой же одежде.
Тогда я
