Книга Выбравший Бездну - Вадим Арчер

— Смейся, дитя мое, смейся — он тоже любил смеяться. Его называли легкомысленным, потому что он не важничал от сознания собственной значимости, как другие Власти. Да, он был легким и светлым; что бы о нем ни говорили — не слушай их, дитя мое, я знаю его, как никто. Ты еще мал сейчас, но когда ты вырастешь, я расскажу тебе о Маге…

* * *

Чтобы наблюдать за скачкой, он выбрал камень на самом краю плоскогорья. Отсюда была хорошо видна вся долина, где жил табун кентавров. Дистанция была отмечена вешками, она спускалась в долину по пологому склону, поворачивала у обломка скалы на берегу реки, где сейчас маячила черная грива волос и вороная шкура одного из старших кентавров, поставленного следить, чтобы все соперники обогнули скалу, а затем поднималась наискось вдоль обрывистого склона долины, в самом конце переходя в короткий ровный участок.

Скачки были обычным развлечением у кентавров, но сегодняшняя была особенной. Победитель получал в жены дочь вождя, быстроногую Лисиппу. Пышное золото гривы ее волос и атласно-блестящее золото шкуры ее крупа светились сейчас в толпе остальных девушек табуна, все члены которого, от молодых жеребят до поседевших от времени стариков, поднялись на плоскогорье, чтобы наблюдать оттуда за скачкой.

Сам он не был кентавром. Они были творениями, а он — творцом. Он не был их создателем, поэтому они почти не обращали на него внимания, увлекшись праздником в честь совершеннолетия Лисиппы. Кентавры были выдумкой кого-то из младших Сил, и выдумкой неплохой. Во всяком случае, ею можно было увлечься, можно было провести несколько дней на их празднике, главной в котором была сегодняшняя скачка, — как и они, он всегда любил скорость.

Однако он отдавал должное красоте этой девушки по давней привычке оценивать совершенство своих и чужих творений. Он понимал, почему так нетерпеливо бьют в землю копыта соперников, выстроившихся вдоль линии, — проведенной на сухой и пыльной земле стартовой площадки рукоятью воспитательского кнута. Около двух десятков молодых кентавров готовились оспаривать право взять Лисиппу в жены — как ему говорили накануне, некоторые из них ждали этого события несколько лет.

Щелчок кнута — и соперники сорвались с места. Жесткая земля задрожала под их копытами, эта дрожь передалась камню, на котором сидел он. Пестрое облако скакунов хлынуло по пологому склону в долину, весь табун выбежал на край обрыва, чтобы лучше видеть гонку. Опасно, ох, опасно мчаться что есть силы под уклон — он это понял только тогда, когда один из кентавров споткнулся в общей толчее и покатился по склону вслед за убегающими соперниками. На мгновение у него захватило дух — он так увлекся гонкой, что его чувство опасности изменилось, стало таким же, как у ее участников, — но упавший кентавр поднялся на ноги и пустился в безнадежную погоню за остальными.

А кентавры были уже в долине. Со всех ног они мчались к камню, у которого стоял наблюдатель. Несколько самых сильных начали отрываться от общей толпы, но среди них пока было невозможно угадать лучшего. И этот красавец гнедой мчавшийся сейчас на полгруди впереди остальных, и настигавший его вороной чуть старше других участников, и огненно-рыжий, рвущий копыта вслед за ними, и двое серых рядом с ним, похожих друг на друга, как братья. Единой группой они обогнули скалу и полетели через долину к подъему.

Он неотрывно следил за этими пятерыми, упиваясь скачкой. Он не мог бы сказать, кому из них он желает победы, — кто бы ни пришел первым, он порадовался бы за победителя и огорчился бы за остальных. Редко случалось творцам, привыкшим менять и переделывать свои творения, ощутить такую безусловность, окончательность происходящего. Это сознавали и соперники, вкладывая себя в скачку так, словно она была первой и последней в их жизни.

Кентавры пронеслись сквозь долину и начали подниматься обратно на плоскогорье. Длинная, тянущаяся наверх вдоль склона тропа была достаточно широкой для обгона, но сейчас по ней грудь в грудь бежали двое — вороной и гнедой, достигшие ее первыми, а остальные трое были вынуждены оставаться позади. Изнурительный подъем был главной проверкой выносливости бегунов, и двое серых начали понемногу отставать.

Но огненно-рыжий не уступал. Он взбирался на подъем по пятам за двумя первыми и все время искал возможность протиснуться между ними. Его настойчивость была понятна — остаток пути наверху был слишком короток, чтобы он успел выиграть там целый корпус. Но тропа нигде не расширялась, а до конца подъема оставалось совсем немного.

Рыжий предпринял отчаянную попытку обойти соперников по внешнему краю. Он прыгнул на крохотный, нависавший над обрывом выступ, чтобы следующим скачком вырваться вперед, но камень оказался слишком непрочным и обвалился под его копытами. Обломки полетели вниз с обрыва вместе с неудачливым скакуном, а двое первых продолжали бороться за победу, так и не заметив случившегося позади.

Гость кентавров вскочил было на ноги, но тут же сел обратно. Это были не его творения, он был здесь только гостем. По законам творцов он не имел права вмешиваться в жизнь чужих творений — она считалась личным делом каждого творца. Неподвижное пятно шкуры упавшего участника огненно-рыжей точкой маячило под обрывом. В табуне засуетились, несколько мужчин отделились от толпы и побежали по склону к упавшему. Вороной и гнедой выбежали на верхний край обрыва и понеслись к площадке — грудь в грудь, точно так же, как поднимались по тропе. Оба хрипели и упирались, до последнего мгновения было неясно, чья возьмет — мощь зрелости или ярость молодости. На последних шагах вороной оказался чуть крепче, его хватило на рывок, и он обошел своего соперника на грудь.

Оба судорожно дышали и едва держались на ногах.

С тропы один за другим начали появляться остальные участники скачки. Первым отдышался вороной — победители приходят в себя быстрее, чем побежденные. Торжествующе вскинув голову, он подошел к вождю за своей наградой.

Вождь подозвал Лисиппу и объявил ее женой вороного кентавра. Она с восторгом глянула на победителя — девушки-кентавры любят самых быстроногих. Раздался гул поздравительных возгласов, обоим надели заранее приготовленные венки, готовясь к продолжению праздника.

Но веселье было не совсем настоящим — гость кентавров хорошо чувствовал это, сидя поодаль на своем камне. За поздравлениями, венками, приветственными криками и прочими условностями ритуала таилась подспудная мысль — а что там, под обрывом, куда ушли мужчины? Что там, с этим отчаянным юношей-кентавром, который при чуть большей доле везения мог бы на равных оспаривать руку дочери вождя?

Пора было продолжать праздник, но табун не уходил в долину, дожидаясь их возвращения. Наконец они появились со своей ношей и положили ее на площадку. Молодой кентавр еще дышал, но было очевидно, что его мгновения сочтены. Пожилая женщина, умевшая лечить, склонилась над ним, но покачала головой и отошла.