Александр Окольников
Девять жизней Кота Баюна 1. Сказ 1. Дети подлунного света
Присказка
– Нити судьбы перепутались – нас ждут потрясения!
Горящие жизнью глаза смотрели в безоблачное небо Ирия. Перед светлыми девичьими очами раскинулись бескрайние лазурные просторы, по которым, неспешно семеня золочеными копытцами, упряжка лучащихся светом скакунов тащила за собой сверкающую повозку. Царственный возничий небрежно держал в одной руке удила, мастерски выделанные и украшенные камнями, больше похожими на осколки ночных звёзд, в другой – золочёное копьё, разящее без промаху, не знающее для своего укола ни преград, ни расстояний. Яркие лучи, рождаемые ударами копыт, уносились далеко за пределы Небесного Сада, отдавая своё тепло новой жизни, согревая и ободряя уставших, вдохновляя на подвиги сильных и игривыми зайчиками заходя в гости к самым маленьким. Дарующий Царь даже после раскола Единой Сварги не оставлял своих детей без отцовской заботы и тепла, он щедро расплёскивал Силу над миром Явным, сетуя, что его лучи перестали достигать мира Навьего, раскинувшегося ныне за кромкой и отделённого от Небесного Сада миром людей.
Взирать на небосвод, не пряча глаз от палящих лучей, было невозможно, но девушка не замечала этого. Теребя веретено, полное разношерстных нитей, она пронизывала своим взором время и расстояние, умудряясь заглянуть за грань несвершенного. Прядильщица ёжилась, видя то, что было недоступно иным детям Небесного Кузнеца, то, что уже свершилось, но ещё не началось, то, что можно было изменить, но изменения и их последствия были скрыты даже для неё. Проворные девичьи пальцы судорожно перебирали нитки, пытаясь подцепить ноготками и выудить на Даждьбожий свет так упорно ускользающие смыслы и ответы. Безуспешно. Поддавшись секундному отчаянию, она едва не швырнула веретено в печь, но встретившись с изучающим взглядом гостя, сидящего на лавке подле распахнутого окна, чудом не выронила нити и спрятала дрожащие руки за спину.
– Я чую идущее на нас. Но не вижу за его пределом, – она взяла себя в руки и вопросительно посмотрела на собеседника. – Что ведомо тебе?
Гость, молча пожевывая губу, продолжал изучать отошедшую от распахнутого окна хозяйку, которая не сводила с него глаз. Молодой, статный, но при этом крепкий и коренастый, с едва пробившейся угольно-черной бороденкой, он больше напоминал пышущего здоровьем бычка трехлетку, нежели человека. Хотя, если присмотреться с другой стороны, в нем крылась и таинственная мощь таежного мишки. Когда молчание, горячим киселем заполнившее горницу, стало давить на плечи, мужчина поерзал на скамье, на которой восседал всё это время, и, не говоря ни слова, схватил за шиворот чёрный комок, копошащийся в ногах, поднес пищащего от негодования котенка к глазам, ровно на столько, чтобы зверьку не хватило длины лапок оцарапать лицо, и фыркнул:
– Экий озорник.
Гость с неподдельным интересом изучал котёнка, щекоча теплый животик указательным пальцем свободной руки. Хозяйка недовольно сощурилась, вспоминая отголоски видений.
Разъедая ощетинившийся мрак, белые лучи насквозь пробивали непроглядную завесу изначальной ночи. Чёрные тени позорно бежали, не в силах противостоять вероломным захватчикам, вторгшимся в извечную вотчину и пронизывающим всю суть мироздания. Темнота шкварчила и таяла, отдаваясь на поругание беспощадному налётчику. Мир, сотканный из мрака, рушился, теряя последних защитников, не имеющих сил противостоять вторжению. Льющийся из ниоткуда, бледный и безжизненный свет, забирал всё, не оставляя тьме ни малейшего шанса. Мрак бежал, но не мог сравниться со скоростью и настойчивостью безжалостных лучей. Обезумевшей от страха тьме чудилось, что безликий шепчет:
– Остановись. Отдайся мне. Я создам нечто новое, отдам себя, всего себя…
Тьма не слушала и бежала, уже понимая, что ей не уйти.
Когда во всепоглощающем свете осталось несколько съежившихся островков изначального мрака, из слепящей белизны вынырнула мохнатая медвежья лапа, поскребла когтями тьму и скрылась в сияющей белизне.
Извечной ночи показалось, что из света тут же раздалось недовольное кошачье мявканье, но она не была уверенна, потому что свет поглотил остатки тьмы.
– Кис-кис-кис. Поиграешь со мной?
Агатово-чёрный, без единого светлого пятнышка, котёнок играть не желал – яростно защищался, грозя разъяренными изумрудными глазами. Оскалившийся ротик шипел, жаждал схватить и разорвать наглеца, растопыренные лапки, усеянные бусинками-коготками, стремились вцепиться и растерзать. Но силы были предательски не равны – малышу ничего не оставалось, как болтаться, без надежды на освобождение, в крепких пальцах схватившего.
Не обращая внимания на гневный взор хозяйки дома, негодование за проигнорированный вопрос, гость положил присмиревший комочек себе на грудь и начал ласково гладить мурчащего кота широченной ладонью.
– Сиротка мой.
– Ну да! Сиротка! – фыркнула девица. – У этого сиротки аж девять жизней!
– Девять-то девять, вопрос лишь: долго ли ему их носить?
Гнев тут же схлынул с лица хозяйки. Девушка плавно опустилась на скамью подле печи, положила веретено на колени и, немного помедлив, ответила:
– Чую, что в мире живых начало рождаться что-то невообразимое.
Зачин
– Сладко.
Я с интересом смотрел на своё чернеющее одеяние. Выедающая белизну плесень пахла всё слаще и слаще. Её дурманящий аромат проникал всюду, не оставляя без внимания ни пяди вокруг. Плесень, жадно чавкая, словно изголодавшийся зверь, поедала меня былого. Меня прежнего. Того, что остался единственным помнящим среди мира слепцов.
Поначалу было больно… нет, скорее – непривычно. Боль была раньше, намного раньше. Когда из глубины моего естества полезла гниль – я уже не боялся боли. Поздно, отбоялся. Перетерпел. Пережил. Изжил из себя остатки былого, выскреб из глубины самости последние крохи прежнего меня. Оставляя лишь голодную пустоту.
Разверзшаяся в груди бездна требовала вернуть потерянное. Я сам был ею – бездонной пропастью, собственноручно лишенной своего же естества. Будучи осколком былого величия, тенью Прародителя, разделившего себя на многие множества, я первым угодил в голодную пасть, желающую заполнить разверзшуюся во мне пропасть. Былой Я ещё сопротивлялся, но Я нынешний, безропотно принявший случившееся, отдался бездне, которая начала источать благоухающую плесень. Чтобы стать её хозяином, мне пришлось стать первой жертвой.
Единая Сварга трещала по швам. Глупцы! Занятые свой мелкой возней, вы даже не сразу поняли, что происходит, и упустили момент, когда можно было всё исправить.
– Исправить…
Я улыбаюсь. В последний раз, перед тем как слизкая сладость покроет мое лицо, оставив два багряных огонька глаз.
– Как я вас всех ненавижу!
Клокочущая ярость ворочается на дне бездны. Ярость хочет пожрать всё и всех. Но я слишком слаб. Быть памятью, лишенной Силы – идеальное наказание. За что? Почему? Я помню, но не могу изменить. Вы ничего не
