Виктория Гостроверхова
Память монахини
Утреннее солнце пропустило свои золотистые лучи через листья пальмового дерева в чуть отворённое витражное окно и ласково погладило по голове сначала женщину в чёрном облачении, а потом её подопечную — бледную девушку на постели. Небольшая комнатка старинного лазарета наполнилась бликами розового, голубого и золотого цвета, а также запахами моря и цитрусов. Покой, изящный танец рук в обрамлении чёрных широких рукавов, выполняющих привычные движения — перевязку больного. Губы еле слышно шепчут старинные, загадочные тексты. Скромный скрип двери, в комнату вплывает ещё одна чёрная лебёдушка:
— Сестра Роза, вам уже передали просьбу настоятельницы о походе в город за цветами к празднику?
— Да, дорогая Луиза, сейчас завершу перевязку, возьму свою корзинку и выдвинусь в путь… — ну вот, опять нарушила обет молчания и многословлю, вместо того, чтобы ответить попроще… — достала свою чёрную книжечку прегрешений и авторучку, записываю… Но тут же сразу записываю то, от чего совершенно не могу избавиться: воспоминания о прежней жизни. Как же это трудно, неимоверно трудно. Даже наказания в виде дополнительных молитв или уборки не помогают. Кажется просто не могу себе признаться в очевидном — я не хочу забывать прошлую жизнь? Ведь и монастырь выбрала на берегу моря, в окружении гор, в нашем с ним любимом городке Доброта՛ — подходящее название христианам, да только не в названии дело, а в драгоценной памяти. Ведь из окна своей кельи я каждый день вижу синюю гладь солёной воды и часто проплывающие по ней суда, а их гудок, звонко и басисто отражаясь эхом, каждый раз как выстрел в сердце — неужели приплыл мой любимый капитан, вот сейчас я выбегу на причал и увижу его, пусть и сильно постаревшее, в морщинах, лицо… Но каждый раз успокаиваю взволнованное сердце: нет, это невозможно. Невозможно! Да и выбежать не смогу, не бросишь же пациентов в доме милосердия, или молитву. И волноваться так уже нельзя, в общем возраст и положение не позволяют. А то опять придётся пить капли и опять нарушать правила. Да, жизнь монахини… непроста, но я сама выбрала этот путь почти двадцать лет назад и ни о чём не жалею.
Меня ждёт замечательная дальняя дорога в старый город, каменный, средневековый, по побережью — и хоть вижу эту картину почти сорок лет каждый день, всё равно захватывает дух и слегка покруживается голова от этого великолепия — велик Господь, Создатель такого шедевра: морской залив, и куда не посмотришь, везде горы. А дорога действительно дальняя, километров пять только в одну сторону, да по холмам, по серпантину. Но ничего, я человек привычный, ноги сильные, лёгкие, даже в моём возрасте прохожу это расстояние играючи, быстро, что это человеку, который родился и вырос в горной деревне: всегда идёшь либо вверх, либо вниз, почти никаких ровных поверхностей. Николай меня называл девушкой из городка, который касается облаков — романтичное прозвище, но в быту это было трудно и временами опасно. Например, чтобы сходить в магазин, в город, благо это требовалось не ежедневно, час по каменной узкой горной дороге вниз и два потом наверх: оступишься и ты в пропасти… Поэтому я к физическому труду и всяким трудностям отношусь легко. Да и к опасностям тоже: в нашу деревню, далёкую от всякой цивилизации, да в горах, да в лесу, частенько забредали дикие медведи или кабаны. И у каждого в доме была на всякий случай винтовка, но слава Богу, она никогда не требовалась, никаких инцидентов неприятных не было. Это уже когда поступила в медицинский институт, да и отец был уже не молодой для таких физических нагрузок, мы продали нашу роскошную ферму и купили крошечный домик внизу, рядом с городом. Домик добротный, старинный, с мансардной комнаткой вверху, где сделали мне спальню: из неё открывался чарующий вид на наш маленький цитрусовый сад, горы, а вдалеке виднелась тонкая полоска моря. Дом далеко от монастыря, и пока отец был жив, а я уже прошла постриг, приходилось иногда бегать к нему, навещать, помогать. Кроме меня у него тогда уже родных душ не было. Сейчас и дома нет, пришлось продать, ведь монахине не положено ничего иметь земного. Так что и от дома остались одни воспоминания. Зато какие, словно из фильма.
Те стены, оклеенные зелёными узорчатыми обоями, ещё помнят как Никола, в старых благочестивых традициях, просил моей руки у отца — а тот, растроганный, специально ради этого случая облачился в национальный костюм: белая рубашка, красный короткий кафтан, обшитый по краям золотой тесьмой, чёрная суконная безрукавка с отделкой на груди из шелкового золотого жгута, кожаный широкий пояс, обшитый красным бархатом и украшенным бисером и серебряными нитями, синие шаровары и белые суконные гетры до колена, в чёрной шапке из шёлка, и в сандалиях из воловьей кожи. Такой нарядный он то вскакивал, то садился в свою кресло-качалку и делал вид что смотрит в окно, стараясь незаметно смахивать слёзы радости и волнения. Те стены, да сочные апельсины, подсматривающие в окно моей спальни, были свидетелями предложения руки и сердца: русый голубоглазый молодой мужчина, облачившись для этого случая в свой парадный военный мундир, стоял на колене с протянутой рукой, а в ней коробочка с изящным золотым колечком. Я тоже тогда удачно надела новый розовый сарафанчик и чувствовала в нём себя красавицей. В этом мундире он планировал пойти со мной под венец, но пошёл в нём в другой путь… И потом в этом же доме я, уже одна, просила отца дать другое благословение, и тот, совершенно седой, уже не вскакивая и не скрывая слёзы, смотрел в окно и задумчиво улыбался…
Вся дорога в город вдоль побережья, мимо цитрусовых садов и олеандровых кустов, в которых поют птицы; высоких и карликовых пальм, похожих на ананасы. Сейчас ноябрь и нежарко, солнце приятно припекает к чёрному облачению, а не жжёт — сплошное воспоминание о прошлом, о нашем непродолжительном, но счастливом. Думается, я всё-таки зря выбрала монастырь в этом месте — от всех старых вещей, даже помолвочного кольца избавилась, а от окружения нет. Возможно в другом городе, или даже стране было бы проще? Хотя от себя не убежишь. И виновато не наше любимое кафе, встречающееся мне по пути, самое старинное в городе, с большими винтажными лампами под потолком и настоящим камином в центре, сюда так и хочется
