Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 29
Олег Агранянц
Гаснет луч пурпурного заката
Часть первая
Будни министерства тогда еще советской прибалтийской республики
1. Путь в культуру
1. Мрачное узилище
Процедуру развода арестованных по камерам Борис знал по кино, даже сам на какой-то пробе играл конвоира. В жизни всё оказалось похоже.
Конвоир подвел его к двери, вынул из кармана связку ключей, открыл дверь:
— Проходи.
Комната от силы восемь на восемь, две кровати, окно с решеткой, в центре стол, за которым чахлый субъект в очках читал книгу. «Явно не разбойник-душегуб, скорее Раскольников», — отметил про себя Борис и поздоровался:
— Привет. Я — Борис Аристов.
Человек за столом оторвался от книги:
— Привет. Ты здесь в первый раз?
— В первый.
— Догадался. Здесь сначала называют фамилию, потом имя. Я — Треугольников Аристарх. Ты по какой статье?
— Хулиганство.
— В чем обвиняют?
— Ходил голым по улицам.
— У нас редко кто ходит голым по улицам. Как тебя угораздило?
— Глупая получилась история. Я приехал вчера вечером. Остановился в гостинице «Голубой источник». Знаешь такую?
— У нас есть и похуже.
— «Голубой источник», а в душе воды ни голубой, ни зеленой. У одних «с корабля — на бал», а у меня — с поезда — в баню. «Городские центральные бани».
— Звучит красиво.
— Красиво, — согласился Борис. — А на поверку — так, помывочный пункт. Поплескался в душе, помыл голову в шайке. Смотрю, остался один. Выхожу в раздевалку. А там сюрприз: вещички мои исчезли. Прыгаю, как папуас у костра, соображаю, что делать. И потом на выход. Шествую по улице в натуральном виде. Холодно и непривычно. Спрашиваю у прохожего, как пройти до отделения милиции? А он мне: Не стоит вам по этому поводу беспокоиться. Они сами вас найдут.
— Эти точно, найдут, — вздохнул Треугольников.
Борис понял, что его сокамерник с работой милиции знаком.
— Нашли. Пяти минут не прошло, как явились на мотоцикле с коляской. Повезли в отделение. Там дежурная естественно — девица. Лейтенант. Спросила, как я разделся: по глупости или по хулиганке. Я ответил нейтрально: «так получилось». Она вздохнула и сказала, что так действительно иногда получается. Потом пришел майор и объяснил мне, что я нарушил общественный порядок и надо составить протокол. А для того чтобы составить протокол, нужно опросить работников бани.
— Это верно. Нужно.
— Потом отвезли в тюрьму.
— Тебе повезло. В твоем положении лучше в тюрьму, чем в психушку. Из тюрьмы ты хоть когда-нибудь да выйдешь. Откуда одежонка?
— Дали здесь. Думаю, сняли с покойника.
— Точно. Тут у нас недавно один помер. Болел, говорят. Глядишь, болезнь и не заразная. Была у собаки хата, дождь пошел — она сгорела.
— А у меня и хаты нет. Нечему гореть. Ты по какой статье?
— Инкриминируют похищение большой суммы. Я бухгалтер. Родственники у тебя есть? Передачи носить.
— Никого нет. Мать умерла три года назад; отца ни разу не видел. Те, кто видел, говорили, что я ничего не потерял. Учился в театральном вузе. Потом театр, оттуда выгнали. Теперь ищу работу
— Так ты актер?
— Актер.
— Безработный?
— Безработный
— За что из театра выгнали?
— Длинная история.
— А ты покомпактнее.
— Ладно. Попытаюсь.
2. Нет повести печальнее на свете
— Начну с того, что наш художественный руководитель был тогда в запое, и капитанский мостик занял режиссер Игорь Викентьевич Смольников. Тот только что вернулся из командировки в Европу и, понятное дело, был полон идей. После одного из спектаклей вызвал он меня и Юлечку Недобитову, мы играли Ромео и Джульетту. Сначала похвалил: «Хорошо, динамично», потом стал рассказывать о своих встречах в Европе: «Нам надо учиться. Но не подражать. Искать своё».
— Искать своё — это правильно, — согласился Треугольников. — На немазаной сковороде блинов не испечёшь.
Борис не понял, к чему он это сказал, но решил не уточнять:
— Верно, не испечешь. И я предложил слегка откорректировать текст. Игорь Викентьевич обрадовался: «Прекрасная идея. Попытайся найти неожиданный поворот. Порви с косностью». Мне всегда было жалко, что там, у них в Вероне, всё плохо кончается. И я попросил местного поэта слегка подкорректировать текст. В последнем акте Ромео ожил. И Джульетта тоже ожила.
— Смело.
— Смело.
— И как публика?
— Сначала обалдела. А потом ничего. Одна женщина даже благодарила. Спасибо, — говорит, — за доброе сердце. Так, как у вас, лучше. Некоторые даже плакали от радости. Но нашелся один козел.
Я, — говорит, — недоволен. Вы, — говорит, — мне испортили впечатление. Я платил деньги не за это. Хочу все как у Шекспира.
— Козел.
— Козел. Тут подоспела Юлечка Недобитова, и начала спокойно: «Что это вы такой кровожадный? Неужели вы заплатили жалких три рубля только за то, чтобы посмотреть, как погибают эти замечательные молодые люди? Это, между прочим, садизм». А козел завелся: «Да, я кровожадный и хочу, чтобы ты, потаскуха, и Ромео твой, проходимец, раз уж померли, то померли». Юля обиделась и как ему по уху врежет. И кричит: «Насилуют, насилуют. Он извращенец! Он хотел меня в образе Джульетты»!
— Козел.
— Козел.
— Как начальство?
— Игорь Викентьевич топал ногами и кричал: «Не позволю трахать моих сотрудников при исполнении ими служебных обязанностей!»
— Как другие актеры?
— Наш ветеран, заслуженный артист, зычным голосом стонал: «Избавьте Мельпомену от скабрезности! Избавьте Мельпомену от скабрезности!» А его жена, она у нас на полставки старуху Шапокляк играет, рассказывала потом, что в последний раз такое в театре приключилось в девятьсот девятнадцатом, тогда матросы по пьянке вместо Дездемоны изнасиловали Отелло. Отелло потом от обиды чуть по-настоящему не задушил Дездемону, еле откачали.
— Милицию вызывали?
— Как же без этого! Повели нас в отделение. Я этому козлу втолковывал. «Гордиться должны. Не каждому удается по роже от Джульетты. От самой Джульетты! Это же поэзия. С вашей-то физиономией». К счастью, умишком он не вышел. В милиции вместо своего дня рождения называл день рождения капитана Кука.
— Козел.
— Козел. Начальник отделения никак не мог взять в толк, при чем здесь Кук. А козел сказал, что, глядя на нас, чувствует себя, как Кук среди дикарей. Юлечка действительно выглядела немного раскованной. А козел совсем распоясался, кричит: Не потерплю надругательства над Шекспиром!
— Козел.
— Козел. А начальник отделения ему очень даже резонно объяснил: «Если это надругательство над Шекспиром, тогда пусть Шекспир и подает заявление. Шекспир, а не капитан Кук». Потом комиссия из Москвы. Меня по собственному желанию, а, в качестве напутствия худрук сказал:
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 29
