ВАЛЕНТИНА ПУТИЛИНА
СЕСТРА ГРУНЯ
Историческая повесть
ПОПУТЧИКИ
Четыре дня минуло с тех пор, как вышла Груня из дому, а кажется, давным-давно всё идёт и идёт. По проезжим дорогам, по тропинкам и стёжкам. Идёт босая, за спиной котомка, в руках толстая палка-посох.
Встречные любопытствуют: далече это она путь держит?
— В уездный город Севск, — отвечает Груня.
Засверкали на солнце купола церквей — Севск показался впереди. Туда и надо Груне. Там конец её долгого путешествия.
Глазам видно, да ногам обидно. Город будто испытывает Грунино терпение. Отступает, прячется за рекой, никак до него не добраться. А уж, поди, не ранний час. Высоко забралось майское солнце, припекает во всю мочь.
Груня спустилась к реке, опоясывающей город, с облегчением сняла котомку и напилась прозрачной речной воды. Потом вымыла ноги и достала из котомки лапти. Она берегла их. Лишь всего два раза обувала в дороге — под Погаром и Трубчевском. Теперь тоже надо обуться: не пойдёшь в город босиком. И запылившийся платок надо сменить на чистый.
Она немного передохнула в тени под ракитой и направилась по большаку к городу.
Вскоре её обогнала подвода. Ехали двое деревенских: мужчина и женщина. Одеты нарядно. Женщина в расшитой кофте и тёмно-синей, красными клеточками юбке, поверх — холстинный передник, на голове высокий кокошник. Мужчина одет по-городскому: в чёрных брюках, шерстяной рубахе и жилете. Видно, на празднество торопятся оба.
Подвода остановилась, и женщина окликнула Груню:
— Издалече идёшь, голубушка?
— Да из Матрёновки, — ответила она. — Из-под Стародуба.
— А путь-то далёк! — удивился мужчина. И поинтересовался: — На ярмарку в Севск?
— Нет, — ответила Груня, — про ярмарку я и не ведала. Мне к здешней учительнице нужно. Письмо ей несу.
— А мы на ярмарку, да немного припозднились, — сказала словоохотливая женщина и пригласила Груню: — Садись, подвезём.
— Спасибо, тётушка, — поблагодарила та. — Я и вправду заморилась. Много уже вёрст отмахала, не сосчитать.
И села на повозку. А женщине интересно, допытывается у своей случайной попутчицы:
— Удивительно мне, какое такое у тебя важное письмо, что его и почте нельзя доверить? Сама несёшь.
— Не знаю, как и пояснить, — задумчиво отозвалась Груня. — Письмо это и впрямь важное: наш деревенский учитель его написал. Просит, чтоб мне помогли в Севске выучиться на сестру милосердия. Слыхали, война сейчас в болгарской стране с турками идёт?
— Как не слыхать? — ответил мужик. — Приезжали к нам люди из Севска, минифест зачитывали, что Россия решила помочь болгарам.
— Ну, так вот, — продолжала Груня, — я и собралась в Болгарию ходить за ранеными.
Женщина так и ахнула:
— Аль жить тебе надоело? В уме ты, девка? Вон какая молодая! Годов-то тебе сколько?
— Восемнадцать, — ответила Груня.
— А родители? Неужто не были против?
— Благословили в путь, хоть и сильно кручинились. Мол, трудно будет. Я и сама понимаю, что нелегко, а надо.
Голос у Груни спокойный, рассудительный. Сразу чувствуется, говорит о том, что крепко продумано.
Женщина покачала головой и с жалостью посмотрела на девушку.
— Брось ты эту затею, — стала отговаривать она. — Разве тебе дома плохо? Или там тебе, на болгарской земле, два солнца взойдёт?
Груня засмеялась.
— Что ты, тётушка! Мне и одного солнца хватит. И дома мне хорошо. — И уже серьёзно сказала: — Ты по-своему рассуждаешь, а я иначе. Мне последнее время так и слышится, будто кто на помощь зовёт. Как же не откликнуться? У меня ведь два брата добровольцами ушли на войну. Я просила, когда они уходили: «Возьмите меня». А они в ответ: «Какой из тебя солдат?» Почему же я не гожусь в солдаты? Сил-то у меня много, я знаю.
— Что и говорить, — согласилась с ней женщина. — Ладная да крепкая выросла, это каждому видать.
Груня продолжала:
— Старший брат Егор, спасибо ему, присоветовал: «Иди в город, там, слыхать, есть курсы сестёр милосердия. Коль возьмут, старайся, познавай науку. Будет нужно на войне». Наш деревенский учитель поддержал меня, написал письмо в Севск своей сестре, чтоб она помогла мне поступить учиться. Вот зачем я тут. И ты, тётушка, не отговаривай меня, лучше пожелай доли да везенья.
— Да жалко мне тебя, несговорчивую, — не могла успокоиться женщина. — Жалко.
За разговорами не заметили, как доехали до Соборной площади, где раскинулась ярмарка. Груня соскочила с повозки и низко поклонилась своим попутчикам.
— Спасибо, что подвезли. — И добавила с весёлым участием: — А ты, тётушка, не огорчайся за меня. Вот увидишь, всё будет, как надо.
Спокойный пытливый взгляд, весёлые искорки в серых глазах, сама сильная, решительная, не робкого десятка, такая добьётся своего.
— Удачи тебе и счастья, — ласково пожелала ей женщина.
А её муж сказал:
— Может, встретишь на войне брата моего — нет от него вестей, передай, что всё у нас справно. Петром Семёновым его звать.
Груня согласно кивнула головой. Отчего не передать? Лишь бы встретился.
НА ЯРМАРКЕ
Ярмарка была уже в самом разгаре. Кругом шум-гам, свист, песни. На Соборной площади сбились телеги с сеном. Мычат привязанные к телегам коровы, визжат поросята, блеют овцы, пофыркивают лошади, громко торгуются покупатели с продавцами.
Поблизости от Успенского собора играют на лире слепцы. Мальчишки-поводыри тянут жалостливую песню, просят подаяния. Им бросают, кто копейку, кто краюшку хлеба, кто пирог.
Деревенский люд, съехавшийся на ярмарку, приоделся. Особенно — девушки: в цветных сарафанах с передниками, отороченными красной тесьмой. У некоторых сверху наброшена кофта из белой шерсти. Мелькает синий, красный, зелёный цвет, сливаясь в одно яркое, весёлое разноцветье.
Груня загляделась на всё вокруг, даже о своих неотложных делах забыла на время.
Вон собралась толпа народу, больше всего ребятишек — представленье глядят. Груня ахнула: медведь! Хозяин заставляет его показывать разные фокусы.
— А ну, миша, — говорит он, — покажи нам, как старая бабушка ходит.
Мишка разом пошёл. На нём передник, в руках палка. Он тяжело опирается на палку, идёт, чуть прихрамывает. Кругом смех. Вот ведь какой способный, правильно показывает!
Хозяин снова спрашивает:
— Миша, как молодайки ходят? Ну-ка, покажи. Уважь.
И тут медведь не оплошал, мигом отбросил палку и пошёл пританцовывая. Весело ему, публика тоже веселится.
— Ай да миша! Артист.
Нехотя оторвалась Груня от забавного зрелища. Надо поторапливаться, а то не заметишь, как день пролетит.
Ах, ярмарка, ярмарка, один соблазн! Кругом жареное-пареное, сладкое, с
