Така Йон
Порыв Долла
Это было спонтанное решение — без какого-либо внедрения в массу веселья пройтись по Сумрачной улице, заполненной фестивальными красками.
С каждым пройденным шагом по серому бульвару, отсвечивающему все цвета радуги, ощущается действие удивительных чар приближающегося праздника. Но на самом деле событие было уже в полном разгаре. Долл пытался не улыбаться, когда в очередной раз завидел счастливые и нарядные тени людей — уголок рта предательски полз вверх, и герой с большим трудом заставлял себя держать маску безразличия. Подавив порыв забыться в громких звуках веселья и празднества, он ущипнул себя за щеку, тихо проронив:
— Нет ничего глупее, чем не суметь противостоять шуму толпы. Гляди, Долл, ведь каждый в ней сейчас похож на обезьяну. Пройдешь сквозь эту улицу спокойно, и чувство превосходства над другими будет являться реальным оправданием всему.
— Как же! По-иному разве ты не ощущаешь? Свое великолепие? — Вдруг донеслось до героя откуда-то сбоку громким звонким смехом.
«Ну и слух…» — только так удивился Долл, и вызывающе взглянул на незнакомца.
— Я вижу твое дурацкое дыхание негодования, — продолжал с издевкой таинственный высокий, худощавый мужичок со шляпой на голове, поддерживая руками всю тяжесть неестественно широких полей головного убора, которые по бокам свисали вплоть до локтей говорящего. — О нет-нет, ты не пытайся увидеть моего лица. Тематика сегодняшнего праздника — таинственность и некая загадка.
— Чего ты от меня хочешь? — процедил герой, чувствуя опасность от собеседника.
— Аромат боязни, как чудесно! — протянул с задорностью незнакомец. — И ты, тот самый, кто хотел себе доказать, что он находится выше тех, кто в этот вечер находится здесь? Парень, пришедшие овечки знают риск. А ты?
Долл аккуратно отступил в сторону, и уже находясь наготове, побежал прочь от странного типа.
— Я не попадусь! Я не попадусь на уловки праздника!
— Так ты пришел доказать, что не лыком шит? — Вдруг из зыбкого серого облака перед героем образовался тот самый мужчина в шляпе.
Долл не успел осознать перемещение незнакомца, а уже пробежал сквозь тело последнего. Тут же остановившись, он оглянулся назад. Однако никого там уже не было. Зато за спиной…
Мужчина положил когти-пальцы левой руки на плечо покрывшегося липкой испариной Долла.
— Так ты ведь тоже обычный. Как все. Итак, наказан будешь? Или нет? — Было даже слышно, что незнакомец улыбнулся, пока шептал истину герою.
«Жертва» резко сбросила руку грозящего, и лицом к лицу столкнулась затаившись. Долл с дикостью завопил:
— Ты либо съешь меня! Либо отпусти!
Раздался тихий смешок; через мгновение превратился в злобный гогот. Ничего теперь, кроме него, не слышно.
— Паренек. Твои амбиции такие хлипкие. И как с таким настроем ты посмел, сюда явиться?
Долл молчал, а незнакомец сам ответил:
— Страх остаться тебя вначале забавлял. Так почему сейчас, когда он более оправдан, ты пятишься назад? Тебя же так манил хороший итог, который вдруг рассеялся при встрече, меня. Ты по праву считаешь, что если бы добрался до конца улицы, увидел бы фейерверки? И что все остальное бы не имело значения? Ты хотел видеть наивные, все еще радующиеся, но глупые лица тех, кто завяз в празднике даже, когда он будет окончен? Я скажу тебе, что наивен ты.
— Я знаю!!! — Без сил упал на колени герой. — Я знаю, что в конце не будет золотого спокойствия. Я только хотел, как все… Но только пройти…
— Как все поучаствовать в празднике, но пройти? Не ври!!!
Долл дрожал, предвидя свой конец. Все потому что не был честен в мире, где все построено на тайне, однако не на лжи. За любое нарушение порядка Сумрачной улицы грядет кара Господином С.
Незнакомец соблюдал молчание, и сам его прервал:
— Сниму я шляпу, что тогда?
— Не знаю. Это невозможно. Во всех сказаньях ты только в ней. И никому не удалось увидеть фейерверк из-за нее.
— Тогда, что пишут обо мне? Какова фантазия людей из твоего мира о моей личине под полями?
— Большие зубы и клыки, свирепый красный взгляд.
— И это все, что можешь мне поведать?
— Да.
— Тогда, раз ты напуган больше не из-за меня, а все же из-за слухов, я дам тебе последний шанс сбежать. Ты догадался, да? Первый был тогда, когда ты еще думал, идти на праздник или нет.
Долл поднял глаза на Господина. И в них был блеск скорее не надежды, а весомой веры.
— Мне кажется, сейчас внутри меня снова что-то ожило, — прошептал герой.
Однако мужчина ощутил от Долла восставшую неумеренную самоуверенность, и с разочарованием выдохнул похолодевший воздух.
Он, сняв шляпу, предстал перед героем его же Отраженьем, и сказал:
— Я знать хотел, что ты образумишься и перестанешь лживо верить в свой белехонький потенциал.
И после этих слов героя будто током шибануло — страх неверного пути снова его настиг.
— И что? — спросило Отражение. — Отступишь так ничего и не поняв? Боишься умереть сейчас? И только потому, что пересилил слабость ступить на эту улицу? И потому ждешь наказание за храбрость? Молодец. Но я стою глаголю для тебя сейчас лишь потому, что ты еще не переступил ту главную черту, ту точку невозврата. А дышишь ты как тот, кто уже почти казнен. Но я же просто… — Отражение прикрыло лицо руками, оно было уставшим — это видно. — Ну почему все путают понятья кары Совести со Смертью? Точнее, хотят смешать все то, что не похоже? Что ж, Долл, пора вставать. Просто, забудь считать, что ты хитрее многих. Уж многие равны. Но знай, что, если что-то где-то щелкнет яркими лучами там, где быть их не должно, не думай, что это может быть фейерверком. Уж если ты с концами решишь ступить на темную дорогу зла, готовься не гостить у Смерти, а у меня — ведь я, страшнее, если ты пропащая душа. Поэтому, будь храбр делать добрые дела, а не злые. Послушайся меня.
Открыв глаза, герой все понял — он дома, в кровати спал спокойно. Но голос Совести — уж слишком сильный был. Хотел бы Долл его заткнуть, однако знал: сильнее глушишь — громче отразится. И ни смотря на это, пробубнил:
— «Будь храбр делать добрые дела». Смешно, легко сказать.
Герой решил забыть кошмар, поднялся, спокойно, даже сладко потянулся, взглянул в зеркало, а там, ребенок в шляпе, с большими длинными полями.
— Тебе смешно? Опять себе же врешь? Ну вот, а стоило мне только отвернуться… — сказало Отраженье, и
