Глава 1
Под сводами французского рынка стоял оглушительный шум: продавцы зазывали покупателей, расхваливая свой товар, дети, пришедшие на рынок с няньками, прыгали, носились взад-вперед по галерее пассажа. Лошади с грохотом катили экипажи по булыжной мостовой за пределами рынка; женщины, сопровождаемые слугами с нагруженными корзинами, переговаривались друг с другом и яростно торговались, попугаи пронзительными криками из своих бамбуковых клеток пытались перекрыть этот шум, мартышки болтали между собой, гуси со связанными лапами и крыльями шипели, утки истошно крякали, куры нервно кудахтали, и у них были на то основания. Новый Орлеан процветал и готовился к главному удовольствию дня — вечерней трапезе.
Прохладный ветер последних дней ноября кружил в сводчатой галерее рынка, казалось, не беспокоя ни мужчин, ни женщин, которые заглядывали в рыбные и мясные корзины, вдыхали аромат груш, на ощупь определяя, созрели они или нет, или взвешивали на ладонях тыкву и картошку, прикидывая, на сколько они потянут. Но Элеонора Коллег Виллар, в потертом плаще, обтянутая немодно зауженными юбками, едва сдерживала дрожь, мечтая о теплом, подбитом конским волосом кринолине. Стоять было холодно, но она ничего не могла поделать. Еще не пришло время делать покупки для пансиона. Следовало подождать, когда продавцы устанут торговаться и жалобное выражение ее зеленых с золотыми искорками глаз поможет не только сбавить цену, но и купить побольше продуктов.
— Мадемуазель! Мадемуазель Элеонора!
Обернувшись, она увидела молодого человека, направляющегося к ней. На голове его плотно сидела шелковая шляпа с высокой тульей, черный шелковый галстук съехал набок, полы сюртука свободно затрепетали на ветру, когда он, лавируя в толпе, обогнал индианку, флегматично покачивающую корзиной с каким-то товаром. При этом он задел глиняный горшок, но тут же поклонился, извиняясь и краснея.
Нежно изогнутые губы Элеоноры сомкнулись, подбородок слегка вздернулся. Она узнала друга ее младшего брата, но не смогла сразу вспомнить его имя. Друзья Жан-Поля появлялись, а потом все вместе уходили на петушиные бои, в игорные дома, на травлю медведей. Смущение перед ее положением незамужней девицы, положением, до которого она низвела некогда славное имя Вилларов, и неспособность помочь ей заставляли друзей брата не задерживаться в ее бедной гостиной. Она, в свою очередь, научилась не замечать тайного поклонения и разящей жалости, скрывавшейся за их наигранным безразличием.
Когда она заметила столь необычное для этих молодых-людей подобное проявление волнения, у нее кольнуло сердце.
— Что такое? — резко спросила она. — Что-нибудь случилось?
— Извините меня, если я вас напутал, мадемуазель. — Темноволосый молодой человек стащил шляпу, засунул трость под; мышку и склонился в поклоне. — Я вас повсюду ищу. Дело касается Жан-Поля. Но не беспокойтесь, он в Бэнк-Аркаде, говорит с одним из агентов Уокера. И если не остановить этого пустоголового дурака — прошу прошения, конечно, — он точно ввяжется в эту авантюру.
Элеонора тотчас почувствовала облегчение оттого, что Жан-Поль не валяется бездыханный, уткнувшись носом в опилки на полу какого-нибудь бара, или сраженный во время поединка под раскидистыми ветвями дуба где-то за пределами города. Но это облегчение было минутным. Солдат! В восемнадцать лет, на два года моложе ее, брат был слишком юн, чтобы стать солдатом. В городе царил небывалый подъем, объясняемый подвигами Уильяма Уокера в Центральной Америке. Горячее сочувствие подавленным народам тех стран и зажигательные призывы на газетных страницах присоединяться к солдатам-колонистам сбили его с толку. Как презирала она людей, игравших на эмоциях чувствительных мальчиков, обещая им богатство и приключения.
— Я должна остановить его, — прошептала Элеонора.
— Я подумал точно так же. Вас он послушает. Но нам надо поторопиться, чтобы он ничего не успел подписать. — Молодой человек протянул руку, желая принять ее корзинку с покупками, и она отдала ее, не противясь.
— А где ваша горничная?
Презирая себя за возникшее чувство смущения, Элеонора залилась краской.
— Простыла. И мне пришлось пойти одной — на таком ветру она бы непременно схватила пневмонию.
Он в замешательстве взглянул на девушку, затем поставил корзинку на ближайший ящик с луком.
— Бог с ней. Идемте.
Зебе, так звали юношу. Элеонора вспомнила его имя, но, конечно, не могла обращаться к нему столь фамильярно.
— Мсье, очень мило с вашей стороны проявить обо мне такую заботу.
Он подождал, пока мимо них прогромыхает экипаж, потом взял ее под руку, помогая перейти через улицу.
— Надо помочь старине Жан-Полю. Мой отец говорит, что люди, отправляющиеся в Никарагуа только потому, что Уокер взял город, подобный Гранаде, скорее всего попадут в плен и их расстреляют. У Жан-Поля нет отца, который подсказал бы ему.
Да и матери нет. Еще два года назад у них была бабушка Виллар. Она баловала Жан-Поля, прощая ему все только за то, что он являл собой совершенное воплощение креольского джентльмена, точную копию ее сына, — явно не лучшая наставница для юноши. Но при ней все-таки жизнь была сносной, у них было все, чему полагалось быть у людей их класса, семей такого положения в Новом Орлеане. Но потом бабушка умерла, и выяснилось, что уже много лет они живут на ренту от небольшого особнячка рядом с их домом на Роял-стрйт. Другие родственники, особенно дядя по линии бабушкиного мужа и его сын, требовали своей законной доли в наследстве. Особнячок пришлось продать, а доли, причитавшейся Элеоноре и ее брагу, едва хватило на шесть месяцев.
Поскольку бабушка заблаговременно подыскала ей жениха, Элеонора думала, что у Жан-Поля по крайней мере будет дом. Но, как оказалось, не было и этого. Жених Элеоноры, поняв, что приданого не будет, решил, что самое время напомнить ей о мезальянсе ее отца, женившегося на дочери ирландского рабочего. Он постоянно делал презрительные замечания по поводу ее семьи и ее самой, особо обращая внимание на ее огненно-рыжие волосы. Он выражал сожаление, что у ее бабушки отсутствовала деловая сметка, и намекал на неуравновешенность ее отца, так как этот джентльмен, будучи доктором, работал среди опустившихся иммигрантов из Ирландии, обитавших в лачугах на окраинах города. По какой-то неведомой причине в его голове возникла идея, что ранняя смерть ее родителей от холеры явилась возмездием за предательство своего класса. И задолго до того, как закончился траур по бабушке, Элеонора разорвала помолвку.
С тех пор она не раз пожалела о своем решении. Ей тяжело было смотреть на постояльцев, поселившихся в гостиной и комнатах, где некогда жила ее семья и куда приглашали гостей. Кто же, кроме нее, теперь может указать Жан-Полю, какой не правильный шаг намерен он сделать? Да, но может ли она ждать, что он послушает свою ставшую сварливой сестру, превратившуюся в рабочую лошадь?
