Рогобой смазал сажей бороду, гребнем тщательно расчесал курчавый волос и, пачкая пальцы и вытянув подбородок, сноровисто заплёл тощие косички. Повозил их в заготовленной плошке с алой взвесью и обернулся. Хвостатка, разминавшая ему плечи, прищурилась, наклонилась и сильно укусила Рогобоя за нос. Взяла плошку, опрокинула ему на голову и уверенно взлохматила побуревшие кудри. Крошащимся углём вывела на лбу и щеках защитные руны.
– Страшила ты мой, – прошептала она, ткнула в бок, ухмыльнувшись, и убежала к отцу.
Серое солнце стремилось за горы, скудно освещая копошащееся на становище племя. Хрустела галька, скрипели точила и кожа затягиваемых нарукавников, подлаивали мордатые псы. Взывали к удаче в походе. А старый калека тряс бубном, подбрасывая в костёр чурки, и озирался на небосвод. Пары горной травы, превшей в раскалённом чане, ещё гасили возбуждение. Но как только солнце сгинет, ничто не удержит зов, который пробуждался острыми толчками на вдохе. И племя к зову готовилось.
Женщин и стариков уже отводили к валунам и хитрыми узлами привязывали к холодному камню. До отрыжки напаивали отваром из горной травы, чтобы стерпели и не перегрызли верёвки. Дети с опаской крутились рядом. Им зов не страшен, пока не созреют до брачных забегов. Но их не прятали – должны смотреть, привыкать и учиться, как выживать.
Рогобой стянул ремни на поножниках, накинул шкуру, хотя зов разливал по телу едкое тепло, подхватил короткое копьё и пробрался к бабе-Ирге.
Старуха пожёвывала жгучий корень, подвывала и скребла щёки. Это шёпот духов из чужого мира. Рогобой был уверен, что её разум то плавает над становищем, то проваливается в неведомое, откуда исходит зов. И хотелось побыть рядом, надышаться её будоражащим колдовством. Она чувствует переход, готовит его и скоро подаст знак.
– Ты, мальчик, сегодня не оплошай, – прошипела вдруг бабка, на миг очнувшись.
– А-ха, – продохнул Рогобой, дёрнувшись от нового приступа. И засмотрелся в наливающееся молоком пространство между двух столбов, сложенных из плоских каменьев с перекинутым поверх бревном, перед которыми томился одурманенный жертвенный бык.
Солнце последним краем лизнуло вершину горы, и баба-Ирга, прокашлявшись, резко заголосила. А за ней – и калека.
Освобождённый от пут и направляемый острыми копьями, первым в чужой мир ринулся бык. Легко вспорол молочную пелену, обнажая подрагивающий зев потустороннего. Сейчас быка обдаст паром и искрами, подкосит, и остатки перепонки, как живые, облепят тело и сожгут толстую кожу.
Переход снова затуманился, приманивая жертв. Но их больше не будет.
Перескочив через быка, Рогобой вслед за другими ворвался в чужой мир, заревел и захлебнулся. Сладкий воздух вскружил голову, сбивая с ног. Тело размазало по жирной траве. Затошнило и вырвало.
Самые опытные устояли и окружили, защищая, молодняк. Но россыпь огней на чужеродном небе высвечивала лишь поляну с рядами из отёсанных камней, шумно дышащий лес и растревоженных чёрных птиц, закруживших выше деревьев, – старуха Ирга снова провела чужих духов, сдвинув переход и укрыв отряд от возможной засады.
Рогобой, вставая и отплёвываясь, оглянулся. Переход пенился и исходил паром. Он пока ещё отталкивал от себя, требуя подчиняться зову. И не позволял заглянуть в родной мир, до которого – рукой подать. А зов упрямо укусил сердце.
Круторог, старший в походе, цыкнул, прислушиваясь к незнакомой темноте. Изнывающие от нетерпения воины не горланили и ждали отмашки. Самые опытные пойдут на источник зова, остальные – за добычей.
Круторог, наконец, вскинул копьё, и походный отряд с гиканьем рассыпался по чужому миру.
Рогобой побежал, перескакивая через крупные камни с оградками и упиваясь инородным подслащенным воздухом. Духи чужих проникли в голову притягательными напевами. Ласково забормотали, призывая подчиниться зову. Но они никогда не понимали, что власти песни не хватит и она лишь обнажает их мир. И при сноровке ты чуешь путь к цели, намеченной старухой.
Минул шумный лес. Едва не подвернув ногу, Рогобой скатился к ручью, в два прыжка, намочившись, перескочил мелководье. Вскарабкался на крутой косогор и замер.
Каменное селение чужих начиналось прорезью между высокими жилищами с острыми ровными крышами. Пахло навозом и нечистотами. Мелкие костры, пляшущие на стенах, рябили затихшее пространство. И в каждом жилище хранился белый песок.
Рогобой прокрался ко входу в неброский дом. Вдалеке залаяли псы, и над селением разнёсся звонкий позывной тревоги – отряд обнаружили. Быстрей бы старшие уничтожили зов.
Рогобой ткнул копьём запор, навалился плечом и вышиб сбитую из дерева заслонку. Во мраке, наступив на что-то мягкое, наощупь пробрался к запасам, источающим раздражающие запахи. Белого песка и колотого клубня оказалось совсем мало, но до следующего зова одинокому пастуху должно хватить. Главное – исполнить наказ бабы-Ирги.
Рогобой отдёрнул завесь, скрывающую вход в покои.
Красивая, как лунная заря, чужая, одетая в блёклую накидку, стояла на коленях и махала рукой, вычерчивая в воздухе какой-то знак. Успела запалить крошечный огонь, а убежать не пробовала. Не надо было закрывать окна глухими щитами.
Рогобой присел перед девушкой, усмехнулся нелепой попытке попятиться и протянул заготовленную горсть семян горной травы.
– Ешь! Не послушаешься – получишь вот этим кулаком.
Чужая ударила по руке, Рогобой расхохотался и, схватив её за белёсые волосы, затолкал семена в рот.
– Глотай, дура…
Дождавшись, пока девушка осядет, Рогобой поднял её и закинул на плечо. И только сейчас заметил, что в шаге стоит крохотное ложе, на котором заворочалось и захныкало маленькое тельце чужого. Неужели детёныш?
Скрипнув зубами, Рогобой поспешил к выходу.
И почувствовал, что зов больше не гложет и затихли поющие духи.
Соседние жилища не ожили. Рогобой даже ощутил страх и трусость, разлитые по округе. Мелкой перебежкой от добрался косогора, спустился к воде, помогая копьём и удерживая тело, осторожно, чтобы не оступиться, перешёл ручей и направился в лес.
Один раз чужая очнулась и ткнула чем-то в промежность так, что Рогобой скинул её на траву и чуть не пнул. Но успел сообразить, что удар может изувечить добычу, а бабка-Ирга просила быть милосердным. Разобравшись, что чужая крепко сжимает амулет-перекрестье, Рогобой вытащил его из скрюченных пальцев и засунул в походный мешок с головками клубня. Не удержался, выковырял одну дольку и закинул в рот.
На поляне с отёсанными камнями было тихо. Кто-то из возвращавшихся мелькнул впереди. Рогобой почуял, что мост между мирами зовёт отряд обратно. Добежав до перехода, он столкнулся с Круторогом. Отец Хвостатки, увидев молодого ухажёра дочери, захрипел, но не помешал. И хорошо – не время объяснять ему, что чужая идёт в родной мир по приказу старухи.
