Книга Старое пианино - Ирина Лазарева

Звуки заключительного аккорда медленно растворялись в напряженной тишине зрительного зала. Максим, склонившись к клавиатуре концертного рояля, вслушивался в затихающие отголоски, с трудом выпускал их из себя, они таяли где-то под дальними сводами, над ложами второго яруса. Он все еще был один на один с музыкой, не различал сцены и лиц в зале, слившихся в сплошное размытое пятно.

Наконец все стихло окончательно.

Пианист смог наконец вдохнуть, выпрямился и вздрогнул от внезапного шквала аплодисментов, обратил невидящие глаза к зрителям, вставшим на ноги. Зал рукоплескал, неслись крики «браво». К сцене уже спешили поклонницы с цветами.

Максим раскланивался, все еще осязая угасшие звуки обнаженными нервами, принимал цветы, целовал руки женщинам и подставлял щеку. Как ни странно, именно этот послеконцертный ритуал с излияниями восторга благодарных зрителей он не любил больше всего, хотя очередной триумф, как всегда, волновал и наполнял его сердце гордостью. Он считал, что музыканту после сильного переживания необходимо некоторое время тишины, чтобы вернуться из свободного полета в другую реальность, — в мир приземленных субстанций и человеческих отношений.

Ему что-то торопливо говорили, он кивал, вскидывал брови, отвечал на улыбки, хотя все еще плохо воспринимал окружающее.

Уложив очередную охапку цветов на крышку рояля, он вновь повернулся к залу и случайно из пестроты нарядов, фигур, улыбающихся лиц вдруг с поразительной четкостью выхватил одно — напряженное, со сдвинутыми бровями, горящими глазами, изрытое глубокими морщинами, в обрамлении седых волос.

Столько требования было в этом взгляде, непонятного зова, страдания и отчаянной силы, что Максим застыл в оцепенении.

Человек, завладевший его вниманием, казался истощенным, его немигающие глаза выделялись на сером лице, одет был в какую-то потрепанную пару неопределенного цвета; спутанные редкие волосы окружали тусклую лысину и свисали до плеч, придавая незнакомцу вид бедного художника.

Максим словно под гипнозом сделал шаг вперед, но кто-то в этот миг заслонил собой странного мужчину. Скоро он совершенно затерялся среди восторженных зрителей.

Пианист встряхнулся, сбросил с себя наваждение и торопливо прошел за кулисы.

Когда он садился в машину при выходе из концертного зала, ему снова померещились те пронзительные глаза за спинами многочисленных почитателей — словно вспыхнули два огонька и пропали.

Что за чертовщина, думал Максим, сидя в машине рядом со своим продюсером Яриком Фомичевым. Как любой знаменитый артист, имеющий массу поклонников, он был готов к тому, что в любой момент можно нарваться на психически больных, ярых фанатов с неадекватным поведением или истеричных дамочек, вообразивших, что обожаемый кумир принадлежит только им. Ярик, разумеется, все предусмотрел: рядом с Максимом постоянно находились охранники, дюжие ребята во главе с начальником Павлом.

Максим посмотрел на продюсера.

— Что? — мгновенно среагировал тот.

— Не знаю, — задумчиво отозвался Максим. — У тебя не бывает чувства, что, начиная с какого-то незначительного события, твоя жизнь съезжает с рельс и устремляется в неведомом направлении?

— Ну ты даешь! — хмыкнул Ярослав. — Жизнь не разрисованный трамвай, хотя мне понятна твоя метафора. Скорее, судьбу каждого из нас можно сравнить с корабликом на ниточке, который кто-то дергает сверху, и куда дернет в следующую секунду, никому не ведомо. А что случилось? Я что-то проглядел?

— Нет, ничего, — покачал головой Максим и отвернулся к окну.

Ярик некоторое время изучал его с подозрением.

— Тебе надо отдохнуть, — заключил он. — Кстати, мне говорили, что местные речки богаты рыбой, и леса здесь потрясающие. Предлагаю оттянуться на природе, пока есть такая возможность. Вернемся в Москву на два дня позже.

— Здесь вроде заповедник, не боишься, что лесники нас оштрафуют?

— Да брось, мы же не браконьерствовать собираемся, а ловить рыбу культурно — удочкой. Лесников я беру на себя. Э-эх! Побалдеем у речки с удочками, ушицу сварим…Хочешь, Веньку не возьмем? Да и Люську тоже? Надоели бабы, блин! Как-нибудь денек перекантуются. Отдохнем знатно, мужской компанией.

— Ох, хорошо бы! Только от Венеры не отделаешься.

— Беру девчонок на себя. Самое милое дело сплавить их сегодня же с Павлом домой. Решено! Слышишь, Павлик, — обратился он к сидевшему впереди начальнику охраны. — Повезешь вечером девочек в Москву.

— Почему я? — недовольно загудел Павел. — Вы, Ярослав Кузьмич, оставьте мне мои обязанности. Я сам решу, кому девушек сопровождать.

— Нет, ты слышал? — хохотнул Ярик. В руках он держал коньячную фляжку, поэтому находился в благодушном настроении. — Слова ему не скажи. Распустились хлопцы, скоро нами командовать начнут… А впрочем, шут с тобой, делай, как считаешь нужным.

Павел надменно шевельнул бровью и уставился на дорогу.

Улицы старинного провинциального городка были немноголюдны в этот час, однако то и дело попадались гуляющие пары, как молодые, так и в почтенном возрасте; вероятно, их выгнала на улицу летняя духота. Июньский вечер не принес облегчения после жаркого дня. Густой, насыщенный ароматом цветущей липы воздух не двигался, небо глядело на изнывающий городок крупными звездами, незамутненными ни единым облачком.

— Останови машину, — сказал Максим. — Пройдемся до гостиницы пешком.

— Спечешься, Макс, — возразил Ярослав. — В машине прохладно, выйдешь наружу, как в парилку.

— Ничего, разомнусь немного, да и тебе не помешает. — Максим снял концертный фрак и бросил на сиденье. — Хватит коньяк хлестать, скоро превратишься в коньячный бочонок.

— Во-во, и этот воспитывает. — Ярик кряхтя выбрался из автомобиля. Он был большой, грузный, лысый. — Что мне остается, раз ты отказался от банкета.

Максим, не ответив, пошел вперед. Город славился своими церквами и монастырями, в нем часто проходили различные культурные мероприятия, фестивали и концерты. Лучшие музыканты страны с удовольствием выступали в местном концертном зале, который размещался в отреставрированном дворце бывшего предводителя дворянства.

Улицы города были зеленые, с цветущими газонами и столетними раскидистыми деревьями, но тротуары растрескались, то и дело приходилось обходить выбоины. Дома, в основном, двухэтажные, дореволюционной постройки, чередовались с новыми каменными особняками местных богатеев и современными гостиницами в виде отдельных коттеджей, не нарушавших стиля городка. По соседству с ними приткнулись невзрачные деревянные домики коренных жителей с яблонями и вишнями за крашеным частоколом. Здесь было немало строений — памятников старины, когда-то они тоже принадлежали дворянской знати.