Глава 1
— Пошел вон, долбаный калека! — и сапог пекаря ударил в зад Ярсгара, больно попав по копчику.
Ярсгар не удержался на ногах и кубарем полетел на проселочную дорогу, пачкаясь в бурой земляной пыли. Да и как тут удержишься, если ты действительно калека, ходишь-то и то с трудом, проклятый пекарь сказал чистую правду… Ярсгар кое-как еле-еле поднялся на ноги, отряхнулся как мог от приставшей пыли и песка, и, подхватив свою торбу, сжав зубы от обиды и боли, заковылял прочь под крики вездесущих улюлюкающих мальчишек.
Правда? Вот она такая и есть, правда. Ярсгар родился калекой, точнее, стал им по причине повитухи, сделавшей ошибку в очередной раз. Не сказать, чтобы это было постоянно, и особенно с местной поселковой знатью — иначе болтаться бы старой бабке на виселице на площади — но иногда она, особенно напившись дрянного местного мутняка, со своими обязанностями не справлялась. И тогда…
— Урод, как есть урод, — сказал староста, брезгливо оглядывая визжащий комочек, красный от крови роженицы.
— Что делать будем, господин Логенгард? — услужливо склонился его помощник, Оссами.
— Да известно что, чего спрашиваешь? Неси мое мачете, — староста еще раз оглядел непонятное сморщенное нечто.
— А маг говорил…
— Да мне по хрену маг и что он там говорил, — взгляд Логенгарда упал на тело мертвой матери младенца. — Кому нужен этот убогий урод? Который, к тому же, и сирота? Я здесь власть, это мой поселок. А кто против — пусть отвечает перед графом Беллами, если успеет конечно.
— Сию секунду! — крысиная мордочка местного помощника власти сморщилась в полуулыбке-полуоскале, и, повернувшись, он исчез из виду.
Да, жизнь поселка была жесткой и жестокой. Не можешь держать соху или, в случае необходимости, оружие для защиты от набегов орков или гномов — ты не нужен общине. Лишних ртов тут не терпят, особенно которые не могут принести пользы — ну зачем нужен калека, который дай-то бог сам сможет с собой управляться? Ну и естественно, не только в прагматических, но и чисто гуманных целях. Зачем бедняжке мучиться всю его жизнь, проведя ее в страданиях? Не проще ли избавить от мучений сразу, отправив его еще чистую душу за грань?
— Вот, принес, господин Логенгард, — запыхавшийся крысеныш принес большой сверток и передал его в руки старосты.
Староста медленно развернул темную рогожу. Мачете — так называли его Древние и так называл его сам староста, смакуя каждый звук этого слова, в котором ему слышался и свист летящей стали и тяжелый удар толстого лезвия о преграду. Правда, преградой чаще всего была колода, на которой он рубил головы курам, уткам и прочей живности. И младенцам тоже. Тем, которые по недоразумению или недосмотру богов ухитрились все-таки появиться на свет с уродствами — почему тут рождалось таких чаще, все понятно, Древние. И те идиоты, которые на свою голову совали ее на Проклятый Холм или в Проклятый Лес, вскоре умирали от их проклятия в страшных муках. А те, кто не умирал сразу, потом долго и неизлечимо болел и производил на свет вот таких вот уродов.
Староста взял большое тяжелое лезвие, аккуратно провел по блестящему обушку пальцем. Сколько лет этому мачете? Да под тысячу, если не больше — вещь, сделанная еще Древними. И за это время с ней не сделалось ничего, лезвие не потеряло своего блеска, оставалось таким же острым и смертоносным. Только рукоять поменяли, когда стерлась и раскололась старая, за столько времени-то постоянного использования. Нет, никто не то что бы не смог повторить секреты древнего металла, даже имея в руках их железо, оно было бесполезно — ни один кузнец не мог его обработать, чтобы выковать оружие. Да и металла того почти не осталось, дошло до того, что за него платили по весу золотом, а в столице, Арзуне, говорят, что еще дороже и на такое мачете как у него, можно даже выменять небольшую лавку. Ну в столицу он не собирался, ему и здесь было хорошо. Что толку жить среди камня и текущих по грязным мостовым нечистот, среди этих кичащихся своей избранностью и образованностью горожан? Как же, центр цивилизации. Который только и знает, что жрет, срет и издает глупые законы.
Нет, тут проще. И всегда есть еда, не голодают местные крестьяне, граф Беллами не обирает дочиста, как другие дурные господа, заботится о своих подданных. Потому как знает, что может сгореть в замке заживо или от несварения желудка с вилами в животе, как некоторые дурные землевладельцы. И власть у него поэтому же крепкая — заходили пару раз какие-то смутьяны, которые болтали о том, что вот скинем аристократов и короля, хорошо заживем, землевладельцы — кровопийцы, все надо поделить, а власть должна быть у народа. Селяне послушали, горестно покивали, и, проникшись мыслью горе-смутьянов, взяли и повесили их прямо на площади, не дожидаясь дружины графа и его суда. Потому что нечего на хорошего аристократа клеветать и вообще на королевскую власть покушаться. А уж тем более, все делить, эка удумали. Кормить всяких голодранцев, которые сами не могут себя прокормить? Для крестьянина, зарабатывающего потом и кровью пропитание, отдать кому-то просто так нажитое иногда и непосильным трудом — это самый страшный грех.
— Кладите его на колоду, — указал староста на стоявший поблизости пень с поленницей дров рядом.
Младенец затих, как бы поняв, что что-то пошло не так. Староста сплюнул, примерился, поднял сверкнувшее на солнце лезвие… И полетел на землю, издав хеканье от сильного удара в грудь.
— Я же сказал, уроды, этот младенец принадлежит богам, — почтенный старец в черной одежде упер блестящее острие посоха в грудь лежащего старосты. — Все поняли?
— Дда, господин Ариветт! — испуганно проговорил староста, потирая грудь там, куда до этого прилетело навершие посоха. Чертов маг, несмотря на внешне субтильный и ветхий вид, был полон сил и мог обработать любого местного бойца не только магией, но и своим боевым посохом. И, судя по посоху, уж рядовым магом он не был точно, слишком вычурный и характерный был узор на древке, выдававший владельца с головой.
Бывший боевой маг высокого ранга — так, по крайней мере, думали о нем жители деревни. Лет тридцать тому назад он появился из ниоткуда, уже такой же внешне старый и поселился на отселке подальше ото всех. И самое странное для селян из округи — граф Беллами стоял за него горой. Хотя маг и сам мог за себя постоять, как выяснили любители прощупать новых поселенцев на вшивость. А уж место, на котором поселился маг, отпугивало само по себе — граница Проклятого Леса, того самого, где осуществляются проклятия Древних, а по ночам в чащобе бродят чудовища и неупокоенные души мертвецов, светя призрачными дьявольскими огнями и издавая нечеловеческий вой и рев. По крайней мере, так рассказывали старики, пугая детвору и дебелых крестьян.
Маг занимался обычными делами, которыми промышляют обычные деревенские маги средней руки — лечил людей и скот, колдовал урожай над полями, избавлял от вредителей, заговаривал дома. В общем, маг себе и маг. Но иногда он пропадал. На неделю или две, и просители, освящающие себя Святым Кругом при виде Проклятого Леса, напрасно ждали его в месте встречи у выселок — маг не любил непрошенных гостей и мог сильно обидеться, как например на сельского кузнеца Бенривена, который было вздумал сунуться к нему домой, куда не было ходу никому. После этого Бенривен не мог спать с женой до тех пор, пока маг не сжалился и не вернул ему мужскую силу. Но урок пошел впрок, и больше на тайное убежище мага никто не мог покуситься, как и не прислушиваться к его просьбам, больше напоминавшим приказы. Как и было в этом случае.
