Моим терпеливым поклонникам — за то, что читают мой блог и говорят, что им хотелось бы видеть в идеальной книге, даже если это займет больше времени.
Моим толковым бета-читателям — за их бесценную помощь и терпение, с каким они относятся к моей параноидальной скрытности.
Моему замечательному агенту — за то, что отгоняет от моих дверей разных волков.
Моему мудрому редактору — за то, что мне дали время и возможность написать книгу, которой можно гордиться.
Моим любящим родным — за то, что поддерживают меня и не устают напоминать, что время от времени стоит все же выходить из дома.
Моей понимающей подруге — за то, что не бросает меня, когда я становлюсь жутким и невыносимым от бесконечной вычитки.
И моему милому малышу — за то, что любит своего папочку, несмотря на то что мне все время приходится бросать его и садиться работать — даже когда нам так здорово вместе, даже когда мы разговариваем об уточках.
ПРОЛОГ
ТРЕХЧАСТНАЯ ТИШИНА
Близился рассвет. Трактир «Путеводный камень» погрузился в тишину, и складывалась эта тишина из трех частей.
Самой заметной частью было пустое, гулкое до эха молчание, порожденное несколькими причинами. Будь сегодня гроза, капли дождя стучали бы по крыше и шелестели в лозах селаса за трактиром. Урчал и грохотал бы гром, и гром прогнал бы тишину по дороге, точно опавшие осенние листья. Если бы в трактире ночевали путники, они бы сейчас ворочались и потягивались у себя в комнатах, разгоняя тишину, как тускнеющие, полузабытые сны. Играй здесь музыка… Нет, вот уж музыки точно не было. Так что в воздухе висела тишина.
В трактире черноволосый мужчина мягко прикрыл за собой заднюю дверь. В кромешной темноте он пробрался через кухню, через зал, спустился по лестнице в подвал. Наученный долгим опытом, он непринужденно переступал расшатавшиеся доски, которые могли бы скрипнуть или застонать под его весом. Его осторожные шаги отдавались в тишине лишь чуть слышным «Топ. Топ. Топ…». Этим он добавлял к царящему в трактире молчанию, большому и гулкому, свое, маленькое и пугливое. Получался своего рода сплав, контрапункт.
Третью тишину уловить было не так легко. Пожалуй, если вслушиваться достаточно долго, вы ощутили бы ее в холоде оконного стекла и в гладких оштукатуренных стенах комнаты трактирщика. Тишина таилась в черном сундуке, стоящем в ногах узкой и жесткой кровати. Она пряталась в руках человека, который неподвижно лежал на кровати, глядя в окно на первый бледный проблеск наступающей зари.
У человека были рыжие волосы — совершенно рыжие, словно пламя. Темные глаза безучастно смотрели в пространство, и лежал он с безропотным видом того, кто давно утратил всякую надежду заснуть.
Трактир «Путеводный камень» принадлежал ему, и третья тишина тоже. Неудивительно, что тишина эта была самой большой из трех: она окутывала две первые, поглощала их — бездонная и безбрежная, словно конец осени, и тяжелая, как обкатанный рекой валун. То была терпеливая покорность срезанного цветка — молчание человека, ожидающего смерти.
ГЛАВА 1
ЯБЛОКО И БУЗИНА
Баст стоял, облокотившись на длинную стойку красного дерева. Ему было скучно.
Окинув взглядом пустой зал, он вздохнул, порылся, нашел чистую белую тряпочку. И со скорбным видом принялся протирать стойку.
Через некоторое время Баст подался вперед и прищурился, вглядываясь в какое-то незаметное пятнышко. Он поскреб его ногтем и нахмурился: палец оставил на стойке маслянистое пятно. Баст наклонился, дыхнул на полированную поверхность и протер ее. Потом задумался, старательно подышал на дерево и написал на получившемся пятне бранное слово.
Баст отшвырнул тряпку и прошел между пустых столов и стульев к широким окнам. И надолго застыл у окна, глядя на немощеную дорогу, разрезающую городок пополам.
Потом вздохнул и принялся расхаживать по комнате. Двигался он с небрежной грацией танцора и великолепной непринужденностью кота. Однако, когда он запускал пальцы в свои черные волосы, жест выдавал тревогу. Голубые глаза непрестанно шарили по комнате, будто искали выход. Будто искали здесь что-то, чего они не видели сотню раз до того.
Но нет, ничего нового тут не было. Пустые столы и стулья. Пустые табуреты у стойки. На прилавке за стойкой две огромные бочки — одна для виски, другая — для пива. Между бочками — целая батарея бутылок всех цветов и форм. А над бутылками висел меч.
Взгляд Баста упал на бутылки. Он пристально, задумчиво осмотрел их, потом зашел за стойку и достал тяжелую глиняную кружку.
Баст глубоко вздохнул, указал пальцем на первую бутылку в нижнем ряду и заговорил нараспев, отсчитывая бутылки:
Клен, калитка,
Тишина,
Пламя, пепел,
Бузина!
Считалочка закончилась на приземистой зеленой бутылке. Баст выкрутил пробку, неспешно пригубил бутылку и скривился. Его передернуло. Он поспешно поставил бутылку на место и взял вместо нее другую, красную и пузатую. Пригубил ее, задумчиво вытер влажные губы, кивнул и щедро плеснул себе в кружку.
Потом указал на следующую бутылку и снова принялся считать:
Прялка, прядь,
Луна в ночи,
Ивы, окна,
Свет свечи.
На этот раз ему выпала прозрачная бутылка с бледно-желтой жидкостью внутри. Баст выдернул пробку и щедро плеснул в кружку, не потрудившись попробовать. Отставив бутылку в сторону, он взял кружку и принялся яростно ее трясти. Потом отхлебнул. Расплылся в улыбке, ткнул пальцем в следующую бутылку, отчего она тоненько звякнула, и опять завел свою считалочку:
Путник, пиво,
Камень, кладь,
Ветер, воды…
Тут скрипнула половая доска, Баст вскинул голову и широко улыбнулся.
— С добрым утром, Реши!
Рыжеволосый трактирщик стоял у лестницы. Он отряхнул длиннопалыми руками чистый фартук и рукава рубашки.
— Что, гость еще не встал?
Баст мотнул головой.
— Не шуршит, не шевелится!
— Ну, ему нелегко пришлось за последние два дня, — сказал Коут. — Должно быть, оно его догнало…
Он осекся, задрал голову, принюхался.
— Ты что, пил, что ли?
Вопрос был задан скорее с любопытством, чем в порядке обвинения.
— Да нет, — ответил Баст.
Трактирщик приподнял бровь.
— Я дегустировал, — пояснил Баст, сделав ударение на последнем слове. — Надо же сначала продегустировать, а потом уже пить.
— Ага, — сказал трактирщик. — Собирался пить, стало быть.
