Михаил Московец
Базилевс
Землепашцы занимаются землей, банкиры — банками…
Петр шестой день вспахивает свое поле. С самого рассвета он проделывает борозды, подгоняя вола, но на следующее утро поле снова оказывается непаханым.
Домашний молитвенный уголок почему-то глух к просьбам труженика, хотя раньше утреннего и вечернего паломничества хватало с головой.
Проснувшись на седьмой день и увидев заросшее поле, Петр не сдержался и отборно выругался, так что все птицы в округе негодующе взлетели с крон и покинули порочную землю. Прооравшись вдоволь, он чуть было не разнес священный уголок. Из-под стекла на него угрожающе взирал усатый рыжий Кот, готовый в случае недозволенных действий со стороны человека наложить на него порчу.
Петр отчаялся.
— Да епт, ну я ведь молюсь! Чего еще надо? Каждый день дважды молюсь — перед выходом в поле и перед сном, но это чертово поле не вспахивается…
Излив душу, он на всякий случай помолился вне своего распорядка, каясь за проявленную злобу. Однако вспахивать поле принципиально не пошел, отчего половину дня слонялся без дела.
— Ты чего не пашешь? — поинтересовался у него сосед, шагающий мимо с тканевой сумкой в руках.
— Не пашется, — промямлил Петр.
— Чего это?
— Шесть дней подряд вспахивал и вспахивал, а на утро встаю — эта дрянная земля снова как нетронутая, — и его опять понесло: — Вот каждый чертов день! Зачем вообще тогда вспахивать?
— Как?! — сосед ахнул и чуть не выронил сумку из рук. — Как зачем?
— Так если не пашется… — голос Петра как-то сам собой стих.
Небольшое молчание, из которого могло вытечь что угодно.
— Не сезон, может? — предположил сосед. Громогласное «как зачем?» так и повисло в воздухе без ответа.
— Чего это не сезон? — Петр нервно усмехнулся. — Сейчас самый сезон как раз.
— Холода по ночам?
— Нет у нас холодов, ты ж сам знаешь.
— Тогда странно.
— Да срано, а не странно. — Вновь выругался Петр.
— Ты потише, потише.
Сосед сошел с проселочной дорожки, чтоб разглядеть непокорное поле поближе. Он пару раз притопнул землю, стер ботинками редкую траву, рассмотрел камушки и комки земли. Не найдя никаких внешних поводов для волнения — в землепашестве этот человек не смыслил абсолютно ничего, — он пожал плечами и выдал еще одну версию:
— Земля неплодородная?
— Да нет, — Петр охотно отвечал на все расспросы, соскучившись без дела, — очень плодородная, всегда давала большой урожай, — и снова разгорячился: — Большой урожай каждый год. С чего это неплодородная?!
— Ну а почему тогда не пашется? — с умным видом парировал сосед.
— Да хрен его знает! — Петр плюнул в землю.
— А молился когда последний раз?
— Я дважды в день молюсь этому Базилевсу сран… — он умолк, так как чуть не болтнул лишнего.
— Кому?
Петр таращился на своего старого знакомого и пытался разглядеть реакцию на произнесенные слова.
— Базилевсу, Божес…
— Тише! — шикнул сосед.
— Что?
— Какому еще Базилевсу? — прошептал тот.
— Коту Базил…
— Тише! — сосед подскочил вплотную. — Ты что, не знаешь, что Базилевс не Божество больше?
— Как не Божество?
— Его отстранили.
— Как это? А кто тогда Божество?
— Иль-ре-Догст. — Протянул сосед под слогам.
— Это кто такой?
— Флюгер, который указывает направление ветра в столице.
— Чего? Девять лет назад я молился моркови…, — начал было тираду Петр.
— Тише!
— … потом какому-то пещерному рисунку! — но вовремя понизил тон. — Теперь этот Догст. Как он выглядит вообще?
— Не успели еще изображения разослать. Но его, видимо, надолго избрали Божеством.
— А чем Базилевс не угодил?
— Не знаю, — и после непродолжительного молчания сосед проговорил: — Может, поэтому земля и не вспахивалась, что ты молился не тому?
— Может.
— Значит, если помолишься Иль-ре-Догсту, — он все еще произносил непривычное имя по слогам, — то без труда вспашешь землю.
— Наверно.
Сосед махнул рукой на прощание и пошел прочь.
Петр вернулся в дом, постоял немного у изображения Базилевса, переставшего быть Божеством, вынул его из-под стекла и запихнул в самый темный ящик. Затем попытался представить, как может выглядеть этот Иль-ре-Догст, и старательно помолился ему, не желая назавтра в очередной раз вспахивать землю.
После вышел в поле и почти машинально прошёлся по нему, делая борозды.
