В одном чёрном-чёрном сборнике…
© Гаямов А., Никогосян А., Райнеш Е., Ольховская В., Чумакина Е., Егоров Г., Адаменко И., Глум Л., Шендеров Г., Заугольная О., Мохов А., Моисеев О., Бастиан А., текст, 2022
Артем Гаямов. «Никто любит меня»
Осень начинается в понедельник. Всегда, несмотря на календарь. Просыпаешься ни свет ни заря, смотришь на тяжёлые чёрные тучи, медленно ползущие по крышам старых домов, и бредёшь полусонный-полуживой на остановку. Втискиваешься в полный хмурых рож трамвай.
Внутри разит перегаром, по стёклам хлещет дождь. Карман распирает извечный блокнот – всегда наготове, хотя вдохновения нет и не предвидится. А в сумке – бутерброд и банка с мочой, потому что сегодня медосмотр.
Медосмотр означал, что до самого обеда мне придётся томиться в поликлинике, ёрзая то в очередях, то в кабинетах докторов. Таких докторов, которые всё время что-то пишут, пишут, пишут, а глаза от бумаг поднимают один-два раза, да и то лишь для того, чтоб показать, как их всё задолбало. Впрочем, нашлись и исключения.
Уролог, например, принялся выспрашивать о моей личной жизни. А когда узнал о полном её отсутствии, то победоносно покачал головой и сказал, что личную жизнь обязательно надо вести. Видимо, у него с этим был порядок.
Медсестра, больно проколов вену, заметила, что кровь жидкая, как вода. Хорошо это или плохо, я не понял. А старенький очкастый окулист почему-то заподозрил у меня дальтонизм и битый час совал в лицо выцветшие красно-зелёные картинки.
В общем, получив наконец заветное «здоров», я тут же сбежал из поликлиники. Даже Владика, застрявшего у терапевта, дожидаться не стал. Выскочил на улицу, с наслаждением подставил лицо под дождь, будто главный герой «Побега из Шоушенка», а потом накинул капюшон и пошёл на работу пешком.
На полпути промочил ноги, потом меня дважды окатили проносящиеся мимо машины, так что, миновав проходную, я подходил к родной термичке, уже снедаемый желанием скорей раскочегарить печи и хорошенько просушиться в тепле. Покрутил ключом, отпирая замок, и услышал за спиной голос Бори-блаженного.
– Здарова.
Он всегда здоровался именно так и вечно околачивался в коридоре, перед дверью своей полутёмной, захламлённой комнатёнки. Длинные сальные волосы были собраны в хвост, лицо испещрено морщинами, под глазами висели мешки, и только лишь взгляд, наивный и вечно растерянный, выдавал прячущегося внутри ребёнка.
– Привет, – бросил я через плечо, заходя в термичку.
Внутри всё как-то сразу наладилось, стоило лишь дёрнуть пару рубильников и нажать несколько кнопок. Привычно зашумела вентиляция, загудели печи, замерцали, сменяя друг друга, ярко-красные цифры температур, запахло нагревающейся футеровкой, и даже вдохновение – о, чудо! – вернулось.
С надкусанным бутербродом я устроился в углу, воровато покосился на дверь и вытащил блокнот, задумчиво забормотал:
– Кровь как вода. Хм… Вода, вода. Вода – ерунда. Вода – не беда. Города, слобода, череда, езда, пи… Стоп! – одёрнул я сам себя и покачал головой. – Перебор. Кровь как вода. Моя кровь как вода. Моя кровь – не вода. Не была никогда. Вот! Уже что-то! Не была никогда моя кровь как вода.
Роняя крошки на пол, я быстро записал две строчки в блокнот и спрятал его в карман, едва услышал снаружи голоса.
– Здарова.
– Здоровей видали.
Дверь распахнулась, и в термичку ввалился, потряхивая увесистым пузом, Владик. Красный, запыхавшийся, явно не в духе. С куртки и усов стекала вода.
– Чё ты меня не подождал?
– Да ничего. Просто хотелось оттуда свалить побыстрее.
– Ну вот а мне туда вообще больше не надо – сняли вредность.
– Как сняли?
– А вот так. Легко. Чё-то там, мол, с носоглоткой – печи, окиси металлов и всё такое. В общем, у термистов бывает, к вредной работе не годен.
– И что теперь? Пойдёшь на третий, к головастикам? Отчёты писать?
– Ага, – Владик усмехнулся. – И в МГУ поступлю. На физфак. Кому я на хрен нужен, Даня? Я – никто. Так что буду работать, как работал. Делать, что делал. Просто без вредности – на час дольше.
– Шеф так сказал?
– Я так сказал. А шеф промолчал. В знак согласия. Он там какого-то очередного крыса ждёт.
– Какого крыса?
– Ну а я знаю? – Владик пожал плечами. – Какого-нибудь важного.
Он скинул мокрую куртку и ушёл за перегородку, щёлкнул кнопкой чайника, вернулся, застёгивая на ходу спецовку. В этот момент дверь подалась, и сквозь расширяющуюся щель донёсся голос Саныча, начальника цеха.
– Сектор высокотемпературных испытаний. Современные печи, квалифицированные термисты.
Дверь открывалась неспешно – мудрый шеф давал «квалифицированным термистам» пару секунд на то, чтобы спрятать водку или, например, убрать ноги со стола. Невысокий, щуплый, он вошёл в термичку первым. Второй человек – незнакомый, в длинном пальто – тоже был невысоким, но из тех невысоких, что ощущают себя намного выше, чем они есть. И по странному совпадению действительно напоминал крыса.
– Здрасьте, – дисциплинированно поздоровались мы с Вадиком.
Крыс не ответил, даже не кивнул. Обвёл помещение начальственным взглядом и укоризненно заметил:
– Печи-то все иностранные. Нехорошо.
– Есть одна наша, – заверил Владик. – Но она на ремонте. Там термопару надо поменять. И петли.
– И футеровку, – подхватил я. – И нагреватели.
Крыс недоверчиво прищурился, не понимая, издеваемся мы или нет, а Саныч нервно улыбнулся, пригладил залысины и почти что ласково пообещал:
– Печку починим, Рудольф Иваныч. Обязательно. Наша есть наша – сто лет прослужит. Пройдёмте теперь в сектор горячей деформации.
Он церемонно пропустил крыса вперёд, а затем свирепо шепнул нам с Владиком:
– Это из министерства. – Погрозил кулаком уже в дверях и приказал: – Печь чините, подлецы!
– Здарова, – послышалось из коридора.
– Что?
Крыс из министерства явно растерялся, и мы с Владиком прыснули со смеху. Саныч вздрогнул, как ошпаренный, выбежал следом.
– Ох, простите, Рудольф Иваныч! Не обращайте внимания. Это маляр наш. Ещё с Советского Союза здесь работает. В конце восьмидесятых взяли по спецпрограмме. Трудоустройство отсталых или что-то в таком духе. Человеку шестьдесят лет в обед, а мозги десятилетнего. Ну не увольнять же?! Красит хорошо, плюс мать у него престарелая, да и сам…
Голос шефа затихал, затихал, пока совсем не потонул в гуле печей и шуме вентиляции.
– Наш маляр-то – молоток. – Владик, усмехаясь, ушёл за перегородку, вернулся с чашкой дымящегося чая. – Одно «здарова» для всех – хоть для нас, хоть для министерства. А он там рисует, ты в курсе?
– Кто рисует? Этот, из министерства?
– Да нет. Боря-блаженный. Я на днях в его каморку ходил, фехральку искал. Так там вся стена измалёвана.
– Чем измалёвана?
– Да людьми какими-то. Красиво, кстати, но жутковато. Ладно, забей. Может, пойдём покурим?
