Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
Пролог (296 год Железных Времен)
Бродячие поэты, воспевая ночную гавань Аргосмира, любили сравнивать морскую гладь с полуночным лугом, на который опустились переночевать огромные птицы — чтобы наутро взмахнуть белыми крыльями и вновь отправиться в путь…
Может, порой вид гавани и вызывал такие романтические мысли. Но не в эту ночь.
Не в эту страшную ночь.
Черная, тяжелая, неподвижная вода походила на смолу, а корабли — в лунном свете на ее мертвой поверхности — на беспомощных насекомых, угодивших в смертельную ловушку. Очертания их казались изломанными. Казалось, что если забелеют на реях треугольники парусов, если загремят в клюзах цепи, поднимая якоря, — все равно не сорваться морским странникам с недоброго рейда, не растаять во мраке.
Луна глядела с неба с жадным страхом, словно зевака, глазеющий на казнь.
Под этим желтым цепким взглядом вахтенный матрос с «Жемчужной чайки» чувствовал себя неуютно. Хоть бы ее облака закрыли, эту глазастую дуру!
Вахтенный не был ни трусом, ни суеверным человеком — ну, не более суеверным, чем прочие моряки. Так почему же так погано было у него на сердце? Хоть прыгай за борт — и саженками к берегу! С чего бы это? Вино в трактире было скверное или кабаний окорок несвежий? Или… Или муторно из-за того сказителя?
Может, не стоило его бить? Может, он попросту придурок… или не знал, перед кем завел легенду о Земле Поющих Водопадов?
Ну и что? Должен был знать! Правильно они с парнями его отметелили! Небось во дворце, перед королем, не начал бы сказ о том, как был убит королевский прадед — в чужой постели ревнивым мужем! Припомнил бы другую историю, чтоб государь доволен остался! А морякам можно в душу плевать, да? Можно напоминать о проклятии Морского Старца?
Вахтенный страдальчески сморщился: башка раскалывается! Сволочь-трактирщик, похоже, разбавил вино «водичкой из-под кочки» или другой крепкой гадостью. А в душе все ворочаются слова сказителя, словно прибрежную гальку морем перекатывает.
Бредятина такая! Холодный огонь — а до костей прожигает, да еще воды не боится. Такое только в сказках и бывает! В глупых сказках, которыми лишь детишек стращать! А моряки — народ бывалый, их байками не запугаешь.
Не запугаешь? А за что тогда они били сказителя?
А за дело били! Не хрен перед дальним походом болтать про древние проклятья!
Холодный огонь… Это какая ж падла такую сказку выдумала?!
А хоть бы оно и не придумано! Хоть бы и впрямь Морской Старец прогневался на Ульгира и его невесту — так то ж в стародавние времена было! При чем тут «Жемчужная чайка», которая еще с якоря не снималась? А когда снимется — на борту будет жрец. Боги — они посильнее короля, даже подводного!
Тут мысли моряка тревожно зарыскали, как идущее против ветра судно. Если год за годом вверяешь жизнь морю, лучше быть почтительнее с тем, кто правит глубинами.
Небрежно насвистывая, вахтенный со скучающим видом направился к борту. Вроде бы ему захотелось поглазеть на спящую гавань. Вроде он совсем и не собирался, бросив в воду монетку, шепотом попросить защиты у Морского Старца…
Но взгляд, брошенный вниз, заставил моряка онеметь.
По черному борту поднималось лиловое свечение. Ровное, чуть мерцающее, оно распространялось быстро, как огонь. Свечение было беззвучным и даже красивым, но матрос не оценил этой красоты. Страх оледенил сердце, сигнальным колоколом откликнулся в мозгу: смертельная опасность!
Вахтенный с усилием вдохнул воздух — и закричал, поднимая тревогу.
А мертвенный лиловый свет все выше бежал по борту корабля… переплеснулся на палубу, потек по бушприту, взметнулся на мачты…
Послышались крики. По палубе заметались фигуры — черные на лиловом. Но вахтенный уже не замечал ничего вокруг. Остекленевшие от ужаса глаза видели одно: замерцавшие лиловым сапоги, штанины, подол рубахи…
А потом грянула боль — стиснула, обняла, как страстная любовница. Мир заполыхал жутким лиловым пламенем.
Отчаяние бросило гибнущего человека вперед. Руки вцепились в планшир, тело перевалилось через борт. Даже в это страшное мгновение матрос изумился тому, как хрустнуло под пальцами дерево, — словно он оперся о трухлявый пень.
Волны приняли моряка, укрыли на миг с головой — и вытолкнули на поверхность. Соленая вода удесятерила боль, сделала ее ослепительной. Бедняга не понимал, плывет он или неподвижно висит в разъедающем тело и душу густом киселе. На самом деле он греб обожженными руками, греб тупо и размеренно.
Волна ударила его, развернула лицом к кораблю. То, что он увидел, стало вершиной кошмара. Корабль съежился, словно ноздреватый весенний сугроб, и развалился, превратился в кашу из обломков, над которыми реяло лиловое мерцание.
Совсем близко ударило по воде весло. Моряк не услышал этого, в его теле жили только руки.
Рядом качнулся борт лодки. Кто-то схватил моряка за плечи, поволок наверх. Мир кружился, в кружение вплетались обрывки неясных голосов — и боль, боль, боль…
— Глянь, кровищи-то… А ну, возьми мористее! Может, еще кого подберем!
— Ой, дядя, давай к берегу! Слыхал, что говорят о проклятии Морского Старца?
— Вякни еще, сопляк, самого за борт швырну! Рыбаки сроду никого без помощи не бросали!
Для измученного матроса эти речи были, словно чужеземный говор. Он и не пытался уловить в них смысл. Лежал на дне лодки, испачканном сочившейся кровью, глядел вверх и скулил от тягучего страдания.
И не понимал, какой он счастливчик.
Потому что выжил. Спасся.
Единственный из четырнадцати человек, что были в ту ночь на борту злосчастной «Жемчужной чайки».
1
Мир струился.
Мир был зыбким, неуловимым, нереальным. Полупрозрачные скалы наплывали на дрожащие барханы, смешивались, двоились, растекались темными струями по золоту песков. Она шевелилась, жила, эта невероятная смесь пустыни и гор.
И этот сумасшедший мираж не был беззвучным, о нет! Гул, подобный морскому прибою, со всех сторон обрушивался на смуглую черноволосую девочку лет пятнадцати, которая словно купалась в рокочущем мареве, распахнув глаза, жадно глядя вокруг, вся во власти исковерканного, но странно притягательного мира.
Вон та скала, похожая на верблюда, — далеко она или близко? Вон тот клочок облака — плывет он над пустыней или над горным ущельем? А ее собственные руки, поднятые к глазам, — они реальны? Или она сама — чье-то безумное видение?
Но девочка недолго предавалась сумасбродным размышлениям. Из марева вынырнула полупрозрачная фигура, словно воздух сгустился, принял очертания человека… и вдруг резко, в одно мгновение рядом очутился подросток — тощий, белобрысый, растрепанный. На нем, как и на девочке, были холщовые штаны и серая рубаха; за плечами, как и у нее, висел дорожный мешок. Но у девочки на поясе красовался короткий меч в кожаных ножнах, а парнишка был безоружен. Его шею охватывала бурая полоса с металлической бляхой. Ошейник раба.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
