Книга Знак И-на - Татьяна Веденская

30 декабря

Деревня Благинино,

Тверская область

Местные жители потом говорили, что дом с самого начала был проклят, еще с постройки. А то, что его удалось потушить и он не сгорел дотла, так то даже хуже, куда страшнее пепелища. Кто-то даже добавлял себе под нос, что нужно пойти, облить все бензином и спалить до конца, к чертовой матери.

Очистительный огонь. Чтобы ничего не осталось, чтобы зло не просочилось, не впиталось в их чистую русскую землю, не перебросилось на других людей. Не от ненависти, говорили, а от страха. Даже и сам Иван Третьяков, хоть и всякое повидал за десять лет в полиции — работа такая, никуда не денешься, вся грязь земная проходит через их решето, — но и он выбежал на улицу, согнулся пополам и рвано дышал, пытаясь справиться с приступом тошноты. А потом не мог вспоминать без содрогания то, что увидел в ту ночь на пожаре.

Сгоревший дом стоял на краю деревни Благинино, последним в ряду бревенчатых изб и почти у кромки небольшого пролеска. Полная изоляция, ради которой многие москвичи покупали дома в этих местах, и Андрей Петрович Морозов не был исключением. Именно за эту тишину в свое время Морозов выбрал и так полюбил свой дом в Благинине. Говорил Ивану, что порой за три дня ни одной машины мимо его дома не проедет. В ту ночь одна машина все-таки проехала — собственный черный кроссовер Морозова, «BMW» с красивым номером из трех семерок стоял во дворе сгоревшего дома. Дорогой автомобиль смотрелся на фоне старых бревенчатых построек нелепо, как космический корабль на парковке «Ашана». На капоте черной машины лежали снег и пепел.

Около машины Ивана Третьякова и скрутило. Согнулся пополам, обхватил самого себя руками, словно испугался, что может развалиться на части, на атомы. Черно-белый мир наваливался на него, давил на виски. Бескрайний снег, лысые березы, гарь и пепел. Все проявлялось ярче и отчетливее, как фотография на старой фотографической бумаге. Воздух был обжигающе холодным, а бездонное небо переливалось и сияло мириадами звезд. Холодно и ясно. Глаза привыкли к темноте, и почерневшие стены морозовского сруба виднелись отчетливо. И крыша, провалившаяся внутрь по центру дома. Образовавшаяся дыра — как будто космическое чудовище выгрызло середину крыши огромными зубами. Внутри — выгоревшая вагонка, черные, в копоти, стены и мебель, залитая водой. О том, что было там, внутри, посредине комнаты с печью, Иван не хотел, но не мог не думать.

Там, в глубине комнаты, спокойно и величественно сидел, как на троне, обуглившийся мертвец. Поверить в то, что этот мертвец и есть Андрей Петрович Морозов, человек, с которым Иван надеялся отпраздновать Новый год, было невозможно. Его обугленные руки ровненько лежали на подлокотниках массивного кресла. Туловище сгорело тоже, но хуже всего дело было с головой, а точнее, с тем, что от нее осталось. Черный череп вместо лица. Пустой взгляд выгоревших глазниц. По телу Ивана Третьякова пробежали дрожь и какой-то первобытный, животный ужас, словно это на него посмотрела сама смерть. Внутри дома невыносимо пахло расплавленным пластиком, гарью и гнилью, все кругом было засыпано трухой и пеплом, но эта безмолвная черная фигура с ненормально прямой спиной и острыми коленями была страшнее всего. Поэтому и выскочил Иван на улицу. Не готов оказался, если к такому вообще можно оказаться готовым.